Латышские стрелки

Всего тягостнее за пять лет войны был для меня период с ноября 1918 г. по февраль 1919 г., когда я был вынужден находиться в Омске без всяких занятий. На каждом шагу военные круги Омска давали мне понять, что мое нахождение в Омске, а также и моя работа не нужны.

В октябрс 1918 г. в Омске организовался латышский национальный совет, который начал формировать латышскую военную часть. На заседаниях совета при обсуждении вопроса о формировании присутствовал и я, хотя и не официально. Совет неоднократно выражал желание, чтобы я стал во главе формируемых войск. Зная недоброжелатель-ное отношение сибирских военных учреждений к национальным войскам вообще и к моей личности в частности, я не ожидал от такой работы ничего хорошего, но все-таки обратился за советом к главкому союзных войск в Сибири ген. Жанэну. Последний, всесторонне обсудив положение в Сибири, тоже пришел к заключению, что в интересах латышей будет лучше всего, если. я еще на некоторое время останусь на русской службе; он сам обещал сообщить мне, когда будет для меня возможно вступить в должность командующего вновь сформированными войсковыми частями национального совета.

В середине января 1919 г. ген. Галкин предложил мне принять участие в формировании Яицкого корпуса. Ген. Галкин всю эту зиму находился в таком же бездействии, как и я. Хотя Колчак в ответ на заявление Галкина приказал назначить его командиром корпуса на первое вакантное место, но ставка поступила иначе. Она решила сформировать Яицкий отряд на правах корпуса. Эта военная часть должна была служить связью между армиями Колчака и Деникина и действовать объединенно с уральскими казаками. Эта идея нас весьма интересовала.

О деникинской - бывш. алексеевской - армии у нас сложилось странное впечатление. Несмотря на то, что Деникин признал Колчака верховным правителем России, мы все время считали деникинскую армию той силой, которая будет играть главную роль в восстановлении России, ибо туда ушли все лучшие офицеры и добровольцы, которые не входили ни в какие компромиссы с большевистско-герман-ской провокацией. Деникина, как и ген. Алексеева мы знали за патриотов со строго демократическими взглядами. Поэтому мы не предполагали, что и в его армии возможна такая же предательская политика, как в Омске.

Особенно важным нам казалось объединиться и согла совать свою деятельность с уральскими казаками, которые уже более года геройски защищали свою территорию от вторжения большевиков. Область, населенная уральскими казаками, была единственной, в которой еще ни разу не было большевиков и в которой все-таки царил строго демократический дух.

Мы с нетерпением ждали официального приказа о формировании Яицкого корпуса, чтобы- немедленно приняться за работу. Но приказа пришлось ждать целый месяц. Его множество раз переделывали, изменяли и заново редактировали, и только 12 февраля мы его получили. Но, прочитавши приказ, мы остались в недоумении, ибо в нем ни слова не было о тех войсковых частях, которые раньше были обещаны Галкину и должны были служить кадрами для формируемого корпуса. Оставлена была, только созданная самим Галкиным офицерская группа из тех офицеров, которые были в его распоряжении в Самаре.

Нас поразило также и то обстоятельство, что корпус формировать было разрешено из казаков, жителей Уральской области, которых разрешалось мобилизовать по распоряжению командующего Уральской армией. Кроме того, в корпус можно было принимать жителей тех областей, .которые освобождались во время движения вперед нашей армии. Разрешалось принимать и тех пленных красноармейцев, которые не сочувствовали советскому правительству. В приказе указывалось также, что в смысле снабжения корпуса не надо ожидать ничего от центральных учреждений, а все необходимые предметы снабжения приобретать в порядке военной добычи.

Этот приказ мы оценили по достоинству значительно позднее, в самую горячую пору формирования, когда выяснилось, что от командующего Уральской армией мы ничего не получим. Он не только отказался зачислить в состав корпуса одну из ранее сформированных на Урале войсковых частей, указанную в приказе ставки, но даже из всех мобилизованных на Урале казаков отдал в наше распоряжение только 400 человек. Немобилиэованными на Урале остались только жители Кустанайского уезда, которых не мобилизовали из-за их большевистского уклона.. Большевизм этих крестьян объяснялся долголетними классовыми противоречиями крестьян и казаков. И если даже командующий Уральской армией отказался от такого по-. полнения, то ясно, что и нам пришлось делать то же самое. В конце концов единственным источником, из которого можно было почерпнуть пополнение; для корпуса, были военнопленные красноармейцы, которых мы и использовали до последнего, как единственную силу, не зная заранее, офицерские столовые, где ежедневно собирались офицеры для изучения и повторения регламентов. И здесь опять представилась возможность удостовериться, насколько глубоко лозунги разрухи вкоренились даже в среду офицеров. Для того, чтобы принудить последних заниматься, нужно было читать целые лекции, в которых доказывалось, что необходимо знать и строго исполнять все регламенты и правила. И все-таки невозможно было обойтись без принудительных мер.

Наконец, все трудности, казалось, были преодолены, и работа пошла хорошо. Мы высчитали, что в конце мая мы будем в состоянии выступить на фронт с двумя дивизиями, со своей артиллерией и четырьмя эскадронами кавалерии. В то время это была достаточно большая боевая сила, но образование такой силы, очевидно, не понравилось ставке, которая по ежедневно отправляемым сведениям знала о ходе формирования и в один прекрасный день неожиданно прервала нашу работу.

Приблизительно в середине апреля мы получили из ставки телеграмму нач. штаба, что мы приданы к начальнику южной группы, впоследствии командиру южной армии ген. Белову (немцу Виттенкопфу). День спустя пришла телеграмма Белова, приказывающая немедленно выступить в район Стерлитамака, где находился его штаб. Этот приказ нас поразил, ибо та сила, которая имелась у нас, не могла принести большой пользы на фронте, так как была слишком ничтожной для последнего. В то время было окончательно сформировано 4 полка, 1 баталион егерей и приступлено к формированию 2 других полков и второго баталиона егерей. Только что была упорядочена работа в учебной команде. Люди были пока одеты в синее китайское обмундирование, которое первоначально удалось приобрести. В полки только что были выданы винтовки и не было еще ни одного пулемета. Люди для двух батарей были сформированы, но орудий еще не было, ибо их только принимали в Петропавловске. Два сформированных эскадрона имели только половину конского состава. Мы только что начали создавать обоз и дивизионную больницу, так как только недавно начали свою работу 3 реквизиционных комитета.

Выход в этот момент на фронт означал бы окончательное разрушение всей проделанной работы, без всякой пользы для фронта. Ген. Галкин лично поехал в Омск с целью получить отсрочку выхода на фронт хотя бы на две недели. Но все наши усилия были напрасны. Галкин приехал из Омска со строгим приказом немедленно Собираться в путь.

Было еще и другое обстоятельство, которое, как мы думали, заставит отложить наш. выход на фронт. В середине апреля нам приказали выделить особый отряд для подавления восстания в Кустанайском уезде. Это было уже третье восстание в одном, и том. же уезде, в связи с появлением банд комиссара Шиляева в этой области.

Кустанайский уезд наполовину заселен переселенцами из Малороссии, враждующими с местными оренбургскими казаками, которые пользуются политическими и экономическими преимуществами. У малороссов в то время производились реквизиции лошадей и повозок, и большая часть всего реквизированного была передана казачьим частям. Это обстоятельство еще более обострило и без того обостренные отношения, и большевистские агенты легко использовали положение, чтобы завербовать себе приверженцев. Два восстания были подавлены карательными экспедициями, при чем “каратели” не забыли пополнить свой обоз как лошадьми, так и повозками и иным имуществом, взятым из домов “караемых”. Рассказывали, что даже сжигались такие деревни, из которых добровольцы ушли в Красную армию. Второе восстание подавил полковник Захаров со своим отрядом, очистив Кустанай, при чем Шиляев с небольшой кучкой приверженцев успел уйти в киргизские степи, а оттуда, надо думать, ушел в Туркестан. Все-таки в середине апреля он опять появился верстах в 30 от Куста-ная. Против него выслали наш отряд, который выделил шесть рот под командой капитана Дементьева.

Мы предполагали, что нам разрешат остаться хотя бы до возвращения высланного в Кустанай отряда, о чем мы и просили, но напрасно. Нам приказали выступить без всякого промедления. О работе отряда капитана Дементьева мы услышали только в июне, когда четыре его роты присоединились к нам. Его работа мало интересна, так как до боев дело не доходило, и о ней не стоило бы и говорить, но в этом деле были замешаны латышские роты.

Шиляев, узнав о появлении Дементьева, стал спешно уходить на юг на подводах и скрылся в степях. Дементьев гнался за ним целый месяц, пока Шиляев не достиг Туркестана. Характерны все-таки последствия деятельности этого отряда, ибо они показывают в настоящем свете “великих сибирских политиков”. В бытность мою на Урале, кажется, в конце июня, я получил присланное с нарочным письмо капитана Дардзана, к которому была приложена копия телеграммы ген. Волкова,—того самого, который был главным инициатором и руководителем свержения директории. Выяснилось, что тогда же и и Петропавловска был выслан отряд для усмирения Кустапайского уезда, и что руковод ство этим делом было передано в руки Волкова. Его телеграмма настолько характерна, что я передаю здесь ее буквально.

„ТРОИЦК. Главному начальнику Оренбургского Округа. Из Петропавловска № 4232

 По моим достоверным сведениям, латышский отряд, который, надо полагать, выслан по вашему распоряжению, показал себя с наихуд-шей стороны по отношению к жителям Петропавловского уезда и особенно в отношении жителей села Всехсвятского. В то .время как банда Шиляева находилась 7 мая в селе Всехсвятском, латышский отряд под командой капитана Бресмана находился всего в зо верстах к западу от Всехсвятского, в деревне Крыловское. Латышский отряд должен был немедленно выступить против красной банды, но он 8-го повернул на восток и только 9 мая, узнавши, что банда Шиляева оставила Всехсвятское, направился в это село, которое и занял 11 мая. В с. Всехсвятском латышский отряд оставался до 16 мая, ограбив за это время церковь, творя насилия над жителями, в особенности жен-шинами и незаконно требуя непомерно больших налогов. Жители, ко-торых ограбили большевики, ждали помощи от правительственных войск, но теперь они вторично ограблены и поэтому сильно возмущены. После появления во Всехсвятском высланного мною казачьего отряда, латышский отряд упустил всякую возможность поимки ши-ляевской банды и ушел на юг. Появление казаков, весьма корректно относившихся к жителям, успокоило последних, ибо они увидели в казаках действительно своя войска, родственные по духу и крови. Прошу строго наказать виновных и покончить с преступлениями латышского отряда. Если такого рода „геройства" будут еще повторяться, я приму меры к уничтожению латышского отряда, как вред- ного элемента, который своими действиями восстанавливает жителей против правительства.

Командир объединенного казачьего корпуса ген.-мдйор В о лк о в."

 

Я тотчас же ответил кал. Дардзану, что телеграмма Волкова в сильной мере “дутая” и что ее первая цель - найти “козла отпущения”, на которого можно было бы свалить все преступления, совершенные в Кустанайском уезде, а вто-рая цель - национальная травля. Кап. Дардзан попросил меня высказать свое мнение о выведении на фронт латышского батальона. Если я раньше единственной возможностью сохранить батальон целым и невредимым считал нахождение его в моей дивизии, главной задачей которой было - поддержание спокойствия и порядка в тылу, и где батальон не мог быть использован для какой-нибудь авантюры, - то теперь, когда враждебное отношение агентов сибирского правительства к латышам стало ясным, я дал капитану Дардзану совет - уклониться от выхода на фронт, обратившись к помощи французов, а при малейшей возможности перейти под их прямое подчинение. Впоследствии так и случилось. Капитан Дардзан обратился к французским представителям в Троицке по требованию которых была создана комиссия для выяснения кустанайских событий. В состав комиссии вошел также один из французских офицеров ген. штаба майор Ле-Гра. При объезде целого ряда деревень Кустанайского уезда он заставил комиссию подробно обследовать деятельность всех трех карательных отрядов. Обследование дало такие результаты, что ни комиссия, ни ген. Волков не пожелали их предать гласности; после этого даже Омск не протестовал против оставления латышского батальона в Троицке для охранной службы, так как было с несомненностью установлено, что телеграмма Волкова представляет сплошную клевету.

На фронт мы вступили в начале мая в составе четы-рех полков, одного батальона егерей и одного эскадрона кавалерии. Позднее, когда из Кустанайского уезда вернулись четыре роты, мы сформировали второй егерский батальон. Артиллерия в составе двух дивизионов выступила на фронт несколько месяцев спустя. Одним словом, все сформированные части корпуса были не больше дивизии, хотя согласно приказу главкома мы считались корпусом. Только позднее, когда к нам присоединялись две бригады казаков, создалась организация, напоминающая корпус.

Меня очень интересовало положение на фронте: хотелось понять и сколько-нибудь уяснить все те причины, которые вызвали строгие приказы о нашем срочном выступлении на фронт, несмотря на наши мотивированные указания. Хотелось также выяснить, как нам удастся дальше формироваться здесь, на Урале, вдали от жел. дорог и без всяких средств связи. Само собой понятно, что на эти вопросы мы никакого ответа не могли получить; равным образом не могло быть и речи о формировании и продолжении обучения после выступления.

Полтора месяца мы провели в непонятных и ненужных путешествиях по горам, с остановками в больших центрах с большевистски-настроенным населением. Этими пунктами были: Белорецк, Авзяно-Петровок и заводы Кана-Нлхоль-ский и Преображенский. Наконец, в последних числах июня мы пришли в район реки Ик, где нам указали район фронта верст 60 северо-восточнее Оренбурга. Если бы мы выступили из Троицка спустя месяц, как об этом мы просили, и были бы отправлены на указанный нам участок фронта по железной дороге, то мы прибыли бы на место на несколько дней раньше, притом в качестве действительно боеспособного войска. Очевидно, на самом деле ни ставка, ни ген. Белов не желали этого. На фронте я получил письмо от приятеля из ставки, который сообщал о происходившем в его присутствии разговоре между начальствующими ли цами ставки о нашем отряде, при. чем один из них воскликнул: “А они все-таки сформировались!”.

Деятельность нашего корпуса, ввиду его малочисленности, не может дать никакого понятия о фронтовых операциях Колчака, ибо па фронте работали три армии, состоявшие каждая из 3—5 корпусов. Поэтому, опуская подробности, я коснусь нашей деятельности на фронте лишь постольку, поскольку это необходимо для уяснения ужасной катастрофы, разразившейся в Сибири зимой 1919—1920 г.

Еще во время нашего блуждания по Уральским горам ген. Белов сообщил нашему штабу, что в наших полках ведется усиленная большевистская пропаганда. Организованная на скорую руку, перед выступлением на фронт, контр-разведка никаких сведений дать не могла, и ген. Галкин просил штаб армии сообщить хоть один факт, который мог бы облегчить выслеживание пропагандистов, но штаб ничего не ответил. Заняв фронт, мы все-таки действовали с осторожностью и для испытания ввели в дело только один полк; в первую же ночь из этого полка перешли полностью на сторону красных две роты. При расследовании этого случая выяснилось, что роты были обмануты младшим комсоставом и выведены якобы на разведку. Это доказывало, что в полках работает большевистская организация. В тот же день поймали двух солдат, которые пытались перейти фронт. При допросе они подтвердили наши подозрения и дали, нам некоторые нити, способствовавшие раскрытию этой организации.

Результаты расследования обнаружили неожиданную картину: красные агенты, будучи везде и всюду дисциплинированными бойцами, проникли даже в младший комсостав. Своими рассказами о насилиях и пытках, перенесенных ими от красных, они приобрели доверие командного состава полка, и некоторые из них попали даже в контр-разведку. В последние дни марта у них было решено перебить всех офицеров и перейти на сторону красных. Были уже выбраны новые командиры из членов организации. У одного из выбранных командиров полка во время обыска нашли сорок тысяч рублей керенками. Самая организация возникла и оформилась за время переходов по Уральским горам.

После того, как все участники большевистской организации в количестве более 100 человек были преданы суду, а остальные, менее виновные, расформированы для обслуживания тыла и обоза, полки, хотя и значительно уменьшившиеся во время двухмесячных почти беспрерывных боев, выказали такие геройство, отвагу и боеспособность, какие я редко наблюдал лаже во время германской войны.

Широкие операционные планы командующего южной армией остались мне неизвестными, и потому я не берусь о них судить. Но многие события на фронте в июле и августе свидетельствовали о том, что распоряжения командира южной армии не заслуживают доверия. Казачий корпус, как конница, остался совсем неиспользованным и стоял все время на позиции против красной пехоты под Оренбургом. Наступление моей дивизии в конце июля от Красной Мечети, в котором участвовали два полка и казачья бригада Степанова, было остановлено ген. Беловым на р. Белой. Продвинувшись на 40 верст вперед, уничтожив два красных полка, отобрав у них артиллерию и окончательно разгро-мив еще два других красных полка, мы прорвали красный фронт и очистили путь в Стерлитамак. Это было в то время, когда западная армия отступала в златоустинском направлении. После этого у нас немедленно отобрали казачью бригаду, и мы не могли использовать результатов своего успеха.

Потерявши связь с западной армией, южная армия осталась совершенно изолированной на фронте Оренбург-Авзя-но-Петровск-Белорецк. Положение было таково, что нужно было немедленно решить: отступать ли вместе с западной армией в Сибирь или двинуться вперед с целью соединиться с деникинскои армией. Я знаю, что все командиры корпусов просили ген. Виттенкопфа-Белова избрать последнее направление, но Белов в продолжение трех дней не принял никаких мер и только оттянул правый фланг своей армии.

Разумеется, красные использовали это время, собрали против наших слабых и широко растянутых частей превосходные силы и 11 августа перешли в наступление. Мы выполняли приказ и отчаянно защищались, несмотря на всю нецелесообразность такой защити, ибо полк в 500—600 штыков не мог защищать гористую линию фронта на протяжении 15—20 верст. Поэтому после двухдневных жестоких боев нас принудили отступать; только тогда ген. Белов решил отступить всей армией, только уже не в Сибирь, а в Туркестан, двигаясь по Ташкентской ж. д.

Трудно теперь сказать, были ли такого рода решения со стороны Белова результатом серьезно продуманного предприятия, или это была простая измена 1). Если когда-нибудь будущая Россия заинтересуется этой войной и историей разгрома армии Колчака, освещение этого вопроса будет в высшей степени интересным. Поэтому остановлюсь на этом вопросе ближе.

(Разумеется, мысль автора и его сослуживцев об измене ген. Белова а пользу Красной армии весьма нелепа. Гораздо проще и естественнее объясняются его действия бездарностью и самодурством, столь распространенными среди колчаковского комсостава. - Сост.)

 ...продолжение в части 2

Источник:

 http://www.whiteforce.newmail.ru/memo.htm

http://www.whiteforce.newmail.ru/goper2.htm