Латышские стрелки

В числе казненных на Бутовском полигоне оказалось много художников — около ста. Известные живописцы, скульпторы, графики и скромные оформители витрин, шрифтовики, текстильщики; люди в расцвете сил и таланта, и художники, чье дарование только обещало развернуться в дальнейшем. Нет нужды искать логики или хоть какого-то смысла в выборе жертв. В числе погибших — художники на любой вкус: есть авангардисты, есть соцреалисты. Один расстрелян потому, что он латыш, другой — потому что поляк или немец, итальянец или австриец, третий — потому что был “неподходящего” происхождения, четвертый — потому что ходил в церковь и т. д., и т. п.

Большую группу расстрелянных в Бутове художников составляют латыши. В ночь с 10 на 11 марта 1918 г. советское правительство переехало из Петрограда в Москву. Его сопровождала образованная при ВЦИК Сводная рота латышских красных стрелков. (О происхождении латышских стрелковых дивизий см.: Штраус В. П. “Бутовские латыши” / Книга Памяти “Бутовский полигон” . Вып. 3. С. 23—24) Латышам было доверено охранять членов нового советского правительства и “самого Ленина” . Среди латышских стрелков оказалось немало талантливых молодых художников. Как им удавалось сочетать боевую и охранную службу с занятиями искусством — уму непостижимо! Но, поселившись в Кремле, они тотчас организовали художественную мастерскую и в том же 1918 г. устроили в Кремле первую выставку своих работ. (Тиханова В. А. “ ...за отсутствием состава преступления” / Панорама искусств. № 13. М. Советский художник. 1990. С. 8; Л. Огинская. Густав Клуцис. М. Советский художник. 1981). По окончании ее три латышских художника — Карл Вейдеман, Карл Иогансон и Вольдемар Андерсон были откомандированы в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Тогда же художники объединились в Латышскую трудовую художественную коммуну. Председателем коммуны стал 29-летний художник Александр Древин, секретарем — Карл Вейдеман. Председатель коммуны на той 1-й кремлевской выставке показал свою серию “Беженцы” и отвлеченные беспредметные композиции, рассчитанные, по мнению устроителей выставки, на понимание нового многомиллионного зрителя.

Художники в эти первые послереволюционные годы с большим энтузиазмом работали в области прикладного искусства, конструировали мебель, производственную одежду, посуду, увлеченно рисовали плакаты, не гнушались и обыкновенными лозунгами, которые делали по случаю разных текущих событий и праздничных дат. Плакатные опыты не пропали даром. Из среды красных латышских стрелков вышел впоследствии известный художник-плакатист, родоначальник советского плаката, Густав Клуцис.

Большинство молодых латышских художников были выходцами из беднейших рабочих семей, эмигрировавших в Россию в годы первой мировой войны; почти все получили начальное художественное образование на родине. (В Риге в начале века существовала одна из лучших в России художественных школ, руководимая известным латышским мастером В. Пурвитом.)

Наиболее крупными из числа погибших в России художников-латышей были живописцы Александр Древин и Карл Вейдеман, плакатист, мастер художественного конструирования и фотомонтажа, живописец, график — Густав Клуцис и скульптор-монументалист Ян Калнынь. (Эти четверо, а с ними еще двенадцать художников-латышей были расстреляны на Бутовском полигоне.) Кроме руководителя художественно-производственных мастерских Большого Театра Карла Мейкула, все получили высшее художественное образование в Москве и работали по договорам с МОССХом, Всекохудожником, Горкомом графики, в молодых советских издательствах.

Это было необычайное, счастливое для художников время. Русский авангард, вошедший в историю мирового искусства как праздник свободного, ничем не стесненного творчества, казался лишь началом новой эпохи, обещавшим новые открытия и достижения. Чуть ли не ежедневно возникали и рассыпались различные “группы” , объединения и ассоциации — со своими манифестами и планами преобразования мира силами искусства. Художественная жизнь столицы била ключом. Художники тех лет радовались как дети, созидая мир новых форм, и долгое время не видели (или не хотели видеть) сгущающихся вокруг туч. Они были ниспровергателями общепризнанных кумиров и, что греха таить, — убежденными богоборцами. (Некоторые известные художники того времени использовали свой талант в борьбе с церковью и религией. Многочисленные рисунки и кощунственные карикатуры в газетах и антирелигиозных журналах подливали масла в огонь, косвенным образом способствуя гонениям на лучших представителей церкви, утверждая эпоху безверия).

Но годы шли. Экстравагантные опыты не находили признания в народе. Исподволь вырабатывалось и надвигалось официальное искусство, названное позже искусством социалистического реализма. В 30-е и последующие годы отклонения от него в ту или иную сторону приобретали все более опасный политический оттенок.

В изменившейся ситуации пути отдельных художников начали расходиться: кто-то жил в бедности и безвестности, а кто-то получил официальное признание, а вместе с ним — квартиру и мастерскую из тех, что были специально выстроены для художников вблизи стадиона “Динамо” — на Верхней Масловке, по Петровско-Разумовской аллее.

Причиной ареста большинства латышских художников были не идейные разногласия “с основной линией партии” (их просто не было и не могло быть), а массовая акция по истреблению “националов” . Первыми из художников-латышей (бывших красных стрелков) были арестованы в декабре 1937 г. живописец, профессор закрывшегося Вхутемаса-Вхутеина В. Андерсон и П. Ирбит — преподаватель рисунка, доцент архитектурного института, заведующий секцией ИЗО общества “Прометей”. В ночь с 16 на 17 января 1938 г. арестовали скульптора, бывшего командира латышских стрелков Я. Калныня, профессора живописи А. Древина, живописца, главного художника латышского театра “Скатуве” К. Вейдемана, Я. Ринкуса, В. Якуба. Художников-графиков Цецилию Густав, Э. Гринвальд и художника-декоратора К. Мейкула арестовали в ночь с 29 на 30 января 1938 г. Еще пять человек (А. Берзин, Я. Грикис, А. Михайлов, Э. Раценайс, А. Трепке) были арестованы в разные числа января 1938 г. (Краткие биографические сведения о латышских художниках см. в Книге Памяти “Бутовский полигон” : В. Андерсон — вып. 2, с. 63; П. Ирбит — вып. 2, с. 172; Я. Калнынь — вып. 3, с. 89; К. Вейдеман — вып. 2, с. 110; Я. Ринкус — наст. вып.; В. Якуб — вып. 3, с. 262; Ц. Густав — вып. 1, с. 135; Э. Гринвальд — вып. 1, с. 129; А. Берзин — вып. 1, с. 58; Я. Грикис — вып. 1, с. 129; А. Михайлов — вып. 3, с. 101; Э. Раценайс — наст. вып.; А. Трепке — вып. 4, с. 222).

Всем было предъявлено стандартное обвинение в принадлежности к контрреволюционной фашистской террористической  организации, существовавшей при латышском обществе “Прометей” , членами которого они являлись. Подследственных держали в Таганской тюрьме.

Каких только нелепостей не встретишь в следственных делах художников! Например, В. Якуб, намереваясь писать картину “Латышские стрелки в Кремле” , собирался делать натурные этюды и зарисовки. “На самом же деле, — пишет следователь, — целью художника было совершение теракта в Кремле”. Он же, Якуб, обвинялся в создании повстанческих групп на Западном Кавказе в колхозе “Красный стрелок” , где находилась база отдыха и подсобное хозяйство общества “Прометей” . Художника П. Ирбита вынудили “сознаться” , что он “выпускал антисоветские по своему содержанию картины” . К. Мейкул провинился уже тем, что проживал на улице Горького, в доме № 64 — “зоне особого обслуживания”(?!). Ему же, бывшему красному стрелку 1-го латышского дивизиона, члену партизанского батальона Октябрьского района Москвы (а кроме того, пом. прокурора Московской областной прокуратуры, инспектору РКК-РКИ), приписывалось намерение стрелять в членов Политбюро со сцены Большого Театра.( ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Дело В. Якуба — П-29376; дело П. Ирбита — П-25983; дело К. Мейкула — П-34049).

Художник Г. Клуцис, бывший стрелок 9-го латышского полка, доцент факультета графики Вхутемаса-Вхутеина, представлял молодой советский плакат на Всесоюзных и зарубежных выставках: в Берлине, Париже, Кельне, Льеже — в городах пятнадцати стран Европы и Америки. Он участвовал в устройстве Всемирной выставки в Брюсселе и — незадолго до ареста, в мае-июне 1937 г. — в оформлении советского павильона на Всемирной выставке в Париже. (“Ехал в Париж через Германию” , — многозначительно записывает следователь.) В конце 1937 г. перед арестом Г. Клуцис приступил к разработке оформления советского павильона на Всемирной выставке в Нью-Йорке, которая должна была состояться в 1939 г. Всего же Г. Клуцис за недолгие годы своей творческой деятельности принял участие в сорока семи выставках.

Конечно, нас волнует судьба наследия расстрелянных художников. Но сведения о конфискованных работах или совсем отсутствуют, или носят, в духе того времени, вполне курьезный характер. Например, в следственном деле Клуциса, художника с мировой известностью, мы находим список его работ за 1918—1935 гг., где определяющим (и единственным!) фактором является метраж изобразительной площади. Так, политический плакат исчисляется в 75 кв. м, рисунки в газете “Правда” — 4,9 кв. м, книги, открытки — 5 кв. м, оформление города, панно, работа в театре — 4,6 кв. м; “аналитический период: кубизм, футуризм, беспредметничество, фотомонтаж” — 3,2 кв. м. “Всего, — подводится итог творческого пути художника за семнадцать лет, — 100 кв. м изоплощади” . По постановлению “двойки” — Комиссии НКВД и Прокуратуры СССР — Густав Клуцис был расстрелян на Бутовском полигоне 26 февраля 1938 г.

Первая посмертная персональная выставка Густава Клуциса состоялась в 1961 г. в Москве в помещении библиотеки-музея им. Вл. Маяковского. Затем его работы экспонировались на ретроспективных выставках плаката в нашей стране, а чаще — на престижных выставках русского авангарда за рубежом. Большое число работ Г. Клуциса хранится в запасниках Третьяковской галереи и в музеях Латвии. Ряд произведений художника скупил в 70-х гг. и вывез из России известный коллекционер Г. Д. Костаки. (Георгий Дионисиевич Костаки, грек по национальности, родился в Москве в 1913 г. С конца 30-х гг. (?!) занялся коллекционированием антиквариата и древнерусских икон. С 1946 г. стал собирать русский авангард и искусство советского павильона на Всемирной выставке в Нью-Йорке, которая должна была состояться в 1939 г. Всего же Г. Клуцис за недолгие годы своей творческой деятельности принял участие в сорока семи выставках).

Одним из пунктов обвинения “боевой террористической группы московских художников” , состряпанного в феврале-апреле 1938 г., был контакт — через художника В. Якуба — с латышами. В составе “художников-террористов” оказались бывшие руководители Российской ассоциации пролетарских художников (РАПХ). В “группу” входило десять человек; из них шестеро получили различные сроки, а четыре человека — Л. П. Вязьменский, Ф. Д. Коннов, А. П. Северденко и Я. И. Цирельсон — расстреляны на Бутовском полигоне**. (Конечно, нас волнует судьба наследия расстрелянных художников. Но сведения о конфискованных работах или совсем отсутствуют, или носят, в духе того времени, вполне курьезный характер). Это все были художники с высшим образованием, члены МОССХа. Они жили в Москве на улице Верхняя Масловка, в доме № 15. Их арестовали в первых числах февраля 1938 г. и расстреляли: Цирельсона — 7 апреля 1938 г. и троих — 27-го числа того же месяца.

Александр Древин (Рудольф-Александр Давидович Древиньш) родился в 1889 г. в городе Вендене Лифляндской губернии. Раннее детство его прошло среди красот так называемой “Лифляндской Швейцарии” , на скалистых берегах реки Аа. Но когда ребенку исполнилось шесть лет, родители переехали в Ригу, семья поселилась на унылой рабочей окраине. Пустыри с горами черного шлака, словно на краю земли одиноко стоящие домики станут впоследствии сюжетами его картин. Однако вначале были иные планы. В пятнадцать лет подросток поступил в мореходное училище, мечтал стать моряком, но внезапно вспыхнувшее увлечение рисованием оказалось сильнее. Вскоре он был принят в рижскую художественную школу. С 1911 г. он начал участвовать в городских выставках, стал членом литературно-художественного кружка “Зеленый цветок” . Учась в художественной школе, Древин через соседских мальчишек познакомился с рабочими-революционерами, даже исполнял некоторые их поручения, за что был арестован, жил на Смоленщине, но через год вернулся к занятиям в школе. В Россию Древин эвакуировался вместе с родителями в конце 1914 г. Революцию встретил в Москве. По приглашению 9-го стрелкового латышского полка в течение года он руководил художественной студией, организованной при Национальном латышском комиссариате.(Александр Давидович Древин. Автобиография. 1933 год/А. Д. Древин. 1889—1938. К 90-летию со дня рождения. М. Советский художник. 1979).

Сближение А. Древина с русскими художниками произошло после участия его на 1-й выставке Союза художников Москвы, когда он был замечен К. Малевичем; художник В. Татлин пригласил молодого Древина в Отдел ИЗО Наркомпроса. С 1920 г. Древин — преподаватель Первых государственных свободных художественных мастерских, затем — руководитель мастерской, профессор живописи во Вхутемасе-Вхутеине.(На базе Московского училища живописи, ваяния и зодчества в 1920 г. были образованы Первые государственные свободные художественные мастерские, в том же году преобразованные во Вхутемас — высшие художественно-технические мастерские; в 1927 г. Вхутемас был переименован во Вхутеин (институт), который был закрыт в 1930 г.). После закрытия Вхутеина в 1930 г. А. Древин полностью отдается живописи. С этого времени он и его жена, известная художница Н. Удальцова, много путешествуют, пишут и рисуют на Алтае, в Восточном Казахстане, Армении. Древин принимает участие в многочисленных выставках. К тридцати пяти годам он — сложившийся мастер. Но творчество его было слишком самобытно, слишком непросто и не укладывалось в прокрустово ложе официально признанного соцреализма. Критика тогдашних искусствоведов звучала угрожающе: “...Творческую самоизоляцию Древина нельзя не рассматривать как неумение или нежелание откликнуться своей работой на решение задач, поставленных перед советскими художниками рабочим классом”. (Тиханова В. А. “ ...за отсутствием состава преступления” / Панорама искусств. № 13. С. 8).

Художник не обращал внимания на подобные выпады. У него были свои сугубо творческие проблемы, и только они одни его занимали. В 1934 г. он писал: “Что может быть для художника более необходимо, как чувствовать, что черпаешь силы из двух великих источников: сильная жизнь и сильная природа” . О годах упорных творческих поисков он говорил: “Я сживался с природой с предельной для себя возможностью. И всегда меня поражало следующее: вещи слабо достигают цели. Не все то, что пишешь только с природы, является произведением искусства... С 1930 года я пытался писать ту же природу, но уже в мастерской, и странно, она стала постепенно превращаться в нечто другое; природа исчезла, а язык живописи усиливался, создавалась другая реальность”. ( Художники группы “Тринадцать” . М. Советский художник. 1986. С. 163). Но вскоре реальность совсем иного рода предстала перед художником. 18 декабря 1937 г. Древин был вызван в качестве свидетеля на допрос в органы НКВД. Речь шла о самом талантливом ученике его — Романе Семашкевиче, арестованном в ночь с 1 на 2 ноября 1937 г.

От Древина требовали показаний против Семашкевича. Но если мы и находим соответствующие признания в следственном деле, это вовсе не означает, что Древин действительно делал их. Для подобных свидетельств существовали доносы осведомителей и сочинительство самого следователя. Правды мы никогда не узнаем. “Семашкевич говорил, — якобы показывал на допросе Древин, — что в СССР невозможно свободное творчество, все делается по социальному заказу, вещи яркие и больших художников игнорируются и замалчиваются лишь потому, что они не отражают современной действительности”. (ГА РФ. Ф.10035. Оп. 1. Д. П-52875).

Прошел всего месяц после посещения Древиным органов внутренних дел. И вот 17 января 1938 г. к нему самому пришли с ордером на арест. Он обвинялся как участник контрреволюционной националистической латышской организации. Древина допрашивали четверо суток подряд — с 17 по 21 января. В конце концов он “сознался” во “вредительстве на фронте изобразительного искусства” . “Моя враждебность к советской власти, — очевидно под диктовку “искусствоведов в штатском” записываются показания обвиняемого, — выражалась в том, что я поддерживал формалистические позиции в искусстве и противодействовал социалистическому реализму” . Видимо, хорошо знакомый с творчеством Древина, “искусствовед” продолжает подсказывать слова “признания” художника: “Я написал ряд работ контрреволюционного содержания: “Парашютист” , “Козули” , “Безработные в Риге” , “Девочка в колхозе” ... “Вместо отображения зажиточной радостной колхозной жизни я нарисовал тяжелую грустную печальную колхозную действительность” . Еще одно контрреволюционное преступление художника отмечено в деле: “Собирал национальные латышские орнаменты” . Древину припомнили даже то, что он задолжал Всекохудожнику 11 тысяч рублей.

Александр Древин был расстрелян на Бутовском полигоне 26 февраля 1938 г. Работы Древина удалось сохранить; во время обыска его жена, Н. А. Удальцова, выдала их за свои. После ареста Древина Удальцова с сыном, шестнадцатилетним Андреем, сняли картины с подрамников и спрятали их в надежном месте.

Через двадцать с лишним лет после гибели Древина его работы впервые были показаны в Риге на выставке художников — латышских красных стрелков, а в Москве с его искусством начали заново знакомиться лишь с 1971 г. Теперь работы Александра Древина находятся в лучших музеях и частных коллекциях у нас в стране и за рубежом. Но увидеть их можно не часто: не издано ни одного альбома, посвященного художнику, не было ни одной персональной выставки его работ. Тем не менее искусство Древина оказало значительное влияние на художников последующих поколений.

***

Статья приведена сокращением.

Лидия Головкова

02.05.2006 г.

http://archive.martyr.ru/content/view/11/18/