Демьян Бедный

Латышские Красные бойцы

Латыш хорош без аттестации. 
Таков он есть, таким он был: 
Не надо долгой агитации, 
Чтоб в нем зажечь геройский пыл.

Скажи: «барон!» И, словно бешеный, 
Латыш дерется, всё круша. 
Чай, не один барон повешенный 
Свидетель мести латыша.

Заслуги латышей отмечены. 
Про них, как правило, пиши: 
Любые фланги обеспечены, 
Когда на флангах — латыши!

Где в бой вступает латдивизия, 
Там белых давят, как мышей. 
Готовься ж, врангельская физия, 
К удару красных латышей!

1920

***

Роберт Рождественский

Латышские стрелки

Берзини, Споргисы, Клявини...
Годы людей переплавили.
Перемололи. Прославили.
Перетряхнули. Расслабили.
И разделили их на двое
не по богам
не по нациям,
не по семейным симпатиям,
а по фронтам и по партиям.
Кровью и вьюгами кашляя,
время спросило у каждого:
"Ты за кого?"

Ленцманы, Лепини, Крастыни
шли, будто в молодость, -
в красные!
И застывали - помолвленно -
то в караулах у Смольного,
то на простреленном бруствере...
Сжав кулаки заскорузлые,
шли батраки и окопники
в краснознаменные конники.
Не за церковными гимнами,
не потому,что прикинули:
где посытней...

Петерсы, Калныни, Зарини...
В душном
взлохмаченном зареве
под почерневшими листьями
снились им
улочки рижские,
звали их
дюны прохладные...
Только дорога до Латвии
долгой была, как отчаянье.
Шла сквозь шрапнель Волочаевки.
Лезла, темнея от голода,
сквозь Перекопы,
сквозь Вологды
и Ангары...
Янсоны, Лацисы, Кришьяны...
Над островерхими крышами,
над Даугавой неслышною,
над мостовою булыжною,
над голосящими рынками,
над просветленною Ригою,
сквозь переплеты оконные
на сочинения школьные,
на палисадники бурые,
на электричку до Булдури
падает
снег...

И из него, как из марева,
люди выходят
громадные, -
вовсе не тени
не призраки.
Смотрят
спокойно и пристально,
смотрят
сквозь ветер напористый...
Ждут не восторгов,
не почестей,
не славословий
за подвиги...
Просят о малости:
помните!
Дозиты, Лутеры, Луцисы
отдали все Революции.

Все, что могли.

Чак и красные стрелки

********************************************
 

"Чак и красные стрелки"

Когда Александр Чак записался в Красную Армию, он просто хотел пострелять. 
Но не тут-то было! 
В армии к нему начали приставать латышские красные стрелки, напиши, мол, Саша про нас стих. 
Сначала он отказывался, но они совсем обнаглели. 
Бывало, ночью в землянке растолкают и зудят: «Пиши стих, пиши стих!» Ну куда от них денешься? 
Пришлось Чаку писать. И много написал! 
А когда в 1922 году вернулся в Ригу, то его местные буржуи стыдить начали, попрекать стихами этими. 
Прямо проходу не давали. По утру выйдет на улицу, а там уже буржуй караулит. 
Увидит Чака и давай попрекать. Терпел-терпел Чак, да и обрился наголо. 
Думал, не узнают. И стихи начал другие писать — про весну, да любовь. 
А когда Советская власть в Латвию пришла, его за безыдейность ругать начали. 
Тут-то старые стихи и пригодились. А волосы так и не выросли.

http://latnarod.org/history.html

******************************************************************

(Николай Островский. Как закалялась сталь. Глава 8 )

"- А смерть бывает и собачья. Мутная смерть, без почета. Когда у нас бой под Изяславлем шел, город такой старинный, еще при князьях строился. На реке Горынь. Есть там польский костел, как крепость, без приступу. Ну так вот, вскочили мы туда. Цепью пробираемся по закоулкам. Правый фланг у нас латыши держали. Выбегаем мы, значит, на шоссе, глядь, стоят около одного сада три лошади, к забору привязаны, под седлами. Ну, мы, понятное дело, думаем: застукаем полячишек. Человек с десяток нас во дворик кинулись. Впереди с маузерищем прет командир роты ихней латышской.
До дому дорвались, дверь открыта. Мы - туда. Думали - поляки, а получилось наоборот. Свой разъезд тут орудовал..Они раньше нас заскочили. Видим, творится здесь совсем невеселое дело. Факт налицо: женщину притесняют. Жил там офицеришка польский. Ну, они, значит, его бабу до земли и пригнули. Латыш, как это все увидел, да по-своему что-то крикнул. Схватили тех троих и на двор волоком. Нас, русских, двое только было, а все остальные латыши. Командира фамилия Бредис. Хоть я по-ихнему и не понимаю, но вижу, дело ясное, в расход пустят. Крепкий народ эти латыши, кремневой породы. Приволокли они тех к конюшне каменной. Амба, думаю, шлепнут обязательно. А один из тех, что попался, здоровый такой парнище, морда кирпича просит, не дается, барахтается. Загинает до седьмого поколения. Из-за бабы, говорит, к стенке ставить! Другие тоже пощады просят.
Меня от этого всего в мороз ударило. Подбегаю я к Бредису и говорю: "Товарищ комроты, пущай их трибунал судит. Зачем тебе в их крови руки марать? В городе бой не закончился, а мы тут с этими рассчитываемся". Он до меня как обернется, так я пожалел за свои слова. Глаза у него, как у тигра. Маузер мне в зубы. Семь лет воюю, а нехорошо вышло, оробел. Вижу, убьет без рассуждения. Крикнул он на меня по-русски. Его чуть разберешь: "Кровью знамя крашено, а эти - позор всей армии. Бандит смертью платит".
Не выдержал я, бегом из двора на улицу, а сзади стрельба. Кончено, думаю..."