Латышские стрелки

Латышская песня над Ижом и Камой

 

Jo es gauži b.ēdājos,

Jo nelaime priecājas. 

Labāk līksma padzivoju,

Lai nelaime b.ēdājas!

Латышская народная композиция исполняется с некоторой грустинкой и с печальным подпрыгиванием на месте. 

Вольный перевод:

«У меня на попе миллион прыщей,

У меня неправильный обмен вещей.

И хоть мою попу с мылом я,

Все равно прыщей на попе до… очень много».

 

Во всём виноватые

 

 Если довериться современным российским СМИ разного рода, то согласно им окажется, что не было у России в ХХ веке более зловредного противника, чем маленький латышский народ. И Ленина в июле1918 года латышские стрелки от левых эсеров спасли, и Октябрьскую революцию защитили, и все белые армии разбили. А почитать Интернет, то выяснится, что воевало латышей на стороне красных более 100 тысяч, притом, что во всей Российской империи их едва ли было более полутора миллиона человек. Да и сегодня, очевидно, в силу своей изначальной поганости, продолжают они пакостить нашей суверенной демократии: то шпроты неправильные нам зашлют, то в молочные продукты чего-нибудь добавят. А то и сравнительно недавно вовсе осмелились Лужкову с Батуриной из своей недвижимости что-то запродать, что пробудило надежды в этой милой паре на получение вида на жительство. Нет, чтобы поступить как в далеком августе 1918 года, когда их соплеменники из руководства красных латышских стрелков развели участников «заговора послов» против Советской власти, получили от буржуев за обещанную измену деньги, да и сдали и спонсоров и деньги ВЧК (за что и получили, правда, не очень большую, долю). За последний десяток лет только грузины смогли с латышами сравниться в злонамеренности и неблагодарности. А «ведь были когда-то и мы рысаками» – подумать только, совсем недавно у России, бывшей тогда еще Советским Союзом, были куда более существенные противники – весь блок НАТО во главе с США. Да и на Китай поглядывали мы, помнится, с позиции весомой, уверенной в себе снисходительной силы. Ну а сегодня, как говорится, по мощам и елей! А ведь когда-то не иначе, как с уважением писали о латышских стрелках удмуртские авторы. Примером чему может служить статья В. Поздеева «Латышъёс – Удмурт шаерын» в газете «Советской Удмуртия», в которой он, в частности, с некоторой горечью пишет: «Осенью 1918 г. латышский стрелковый полк (речь идет о 7 Баусском стрелковом полке.  –  Е.Р.)  освободил от Белой армии Тыловай, Шаркан, Мишкино и Воткинск в Удмуртии… … в сражениях за Тыловай и Шаркан погибло много молодых латышских юношей. Жаль, что имена этих героев неизвестны» и выражает надежду, что «может быть, знают об этом в Тыловае и Шаркане старые жители и красные следопыты?». («1918 арын сüзьыл сизьыметü Латышской стрелковой полкысь боецъёс тöдьыос киулысь мозмытüзы Тыловаез, Шарканэз, Мишкиноез, Воткинскез но Удмуртиысь… . … Тыловай но Шаркан понна ожъёсын латыш калыклан кöня ке пиосыз бырыны шедиллям шуыса. Но жаляса верано луэ: та геройёслан нимъёссы тодмо öвöл. Оло, та сярысь тодо Тыловайын ноШарканын улüсь пересьёс но горд следопытъёс?»). (Поздеев В. Латышъёс – Удмурт шаерын (Нокинöз вуны, номыр уз вуны). – Советской Удмуртия. – 9 октябрь 1980ар. – № 231. – С. 4).

Но так и не сбылось это пожелание. Ни одного имени погибших латышских стрелков тогда так и не было установлено. Ну а сегодня это вообще вряд ли возможно. К тому же никаких документов 7 Латышского полка этого периода так до сих пор и не обнаружено.

В истории же Удмуртии, а именно в самом ее возвышенном и трагическом эпизоде – знаменитом Ижевско-Воткинском восстании 8 августа 13 ноября 1918года красным латышским стрелкам сегодня приписывается самая кровавая роль. Именно они объявляются многими авторами, пишущими о восстании, решающей силой Красной армии при его подавлении и осуществлении террора против его участников. При этом эти авторы могут стоять на прямо противоположных позициях по другим, весьма принципиальным вопросам. Но здесь они сходятся, утверждая, что именно «латышские наемники» были главной ударной силой красных, которая сломила сопротивление ижевских повстанцев, вошла штурмом в город 7 ноября1918 года и расстреляла из пулеметов на Михайловской площади в этот день 500 заложников из ижевских рабочих.

На самом деле все было далеко не так просто. Во-первых, вряд ли можно считать латышей наемниками, так как были они на то время гражданами России. Во-вторых, стрелки латышского батальона под командованием Яниса Рейнфелдса, воевавшие под Ижевском, в основном были выходцами из соседней Уфимской губернии, куда они переселились в конце 19 начале 20 века в поисках лучшей доли. Всего же этот батальон насчитывал около 450 штыков, при этом около половины из них была набрана среди военнопленных немцев, австрийцев, венгров и т. д. Были здесь, по воспоминаниям того же Рейнфелдса, и несколько китайцев. Но самое главное, вот что пишет об участии своих бойцов сам командир латышских стрелков в «праздновании» дня 7ноября: «Через несколько минут мы двинулись к Ижевскому заводу. Когда спустились к первым домам, начинало уже темнеть, подошел также и 3-й полк. Мы получили приказ от Азина – внутрь города не входить, но окружить его и оставаться на местах. <…> Ночью город был окружен с трех сторон дугой огня, это стрелки на своих местах жгли костры. Противник отступал от завода в сторону Воткинска. Большая часть защитников Ижевска рассеялась и рассыпалась по лесам вокруг завода <…>. В десять часов вечера, поскольку не было никаких приказов от Азина, я отправился верхом по Ижевскому тракту на пять километров обратно в тыл, где в каком-то небольшом домике расположился Азин. Он спал, улегшись на лавке. Я рассказал ему о положении под Ижевском. Остался у него ночевать. С наступлением рассвета вернулся обратно в Ижевск.<…> В половине десятого утра (то есть именно 8 ноября!  –  Е.Р.)  я со своими батальонами въехал за черту Ижевского завода. Расположились на восточной окраине рабочего квартала. 3-й полк разместился в центре города. <…> Через пять дней мы были переброшены под Сарапул» (Здесь и далее перевод со старолатышского мой. –  Е.Р.).

 

О палачах и жертвах

 

То же можно сказать об участии латышских стрелков в красном терроре. Их фамилий нет ни в составе ижевской, ни в воткинской ЧК, ни среди «бойцов» карательного отряда. Своих, родных хватало! Но вот именно латышских стрелков благодарит за свое спасение неизвестный ижевский повстанец, попавший в плен в бою под Ижевском 18 августа 1918года в своем рассказе «В плену у красноармейцев»: «Захватив, нас отвели в сторону, версты на полторы и готовились тотчас же расстрелять, нов это время подъехал главнокомандующий красноармейцев Антонов и запретил расстреливать в виду того, что он будет лично снимать допрос.<…> По приезде в Сарапул держали нас у пристани до 8 час. вечера. Совещались, что с нами делать? Получилось отправить в тюрьму, куда нас и погнали. По дороге около матросской секции матросы хотели нас расстрелять, но охранявшие нас латыши не допустили». В бывшем архиве Удмуртского обкома КПСС сохранились воспоминания по схожему поводу одного из этих матросов-анархистов. Написаны они карандашом и, повидимому, из-за их достаточно зверского содержания, никогда не воспроизводились. Так  вот,  этот морячок по имени В. Зворыгин, с огромной обидой вспоминает события тех дней (орфография оригинала, насколько это возможно, сохранена): «В конце июля месяца из Уфы пришла баржа с арестованными белогвардейцами. Всего их было человек 350. Почему они были препровождены в Сарапул, точно не могу объяснить, но только вскоре после этого была взята Казань чехами. Эти 350 чел. состояли исключительно одно господство буржуа. Офицеры священники, врачи часть была чехов и другая разная свора. По прибытию этой баржи в Сарапул фракция моряков совместно с местной милицией взяли под непосредственное свое руководство. Все арестованные были проверены и разбиты на две группы. Одна часть,  которая была не так уяснена, кого она из себя представляла, она была из баржи изъята и отведена в сарапульскую тюрьму, на месте которой сейчас   работает винзавод, а в то время  там помещались арестованные. С этого-то момента еще больше стало обостряться положение между фракцией моряков и между штабом 2-й Армии. Вопрос был согласован  с Уисполкомом (Уездным исполнительным комитетом. –  Е.Р.)  с   милицией о немедленном списывании в расход тех, которые были оставлены в барже, человек 150, но штаб 2-й Армии все цело и защищал под всевозможным соусом эту свору, которая там находилась. Вот тут-то и пошли окончательные расколы между штабом и отрядом или секцией моряков, а штаб окончательно тогда выявил свое лицо. Но те люди, которые находились в барже в течении 7–8-ми дней, были списаны в расход, на этой же барже, которая находилась на рейде реки Камы, вся охрана и караул был исключительно из отряда моряков <…> ». Штаб 2-й Красной армии в Сарапуле в то время, стоит заметить, это в первую очередь упомянутые латышские стрелки из Уфимского батальона.

Кстати, еще о жертвах. Что интересно – по списку «расстрелянных лиц Чрезвычайной комиссией при штабе 2-й армии» после падения Ижевска, первым среди казненных числится латышский стрелок из подразделения Рейнфелдса Юлиус Грабовскис, «красноармеец 1-го Латышского батальона 1 партии Уфимской губернской тысячи. 9 ноября, как обвиняемый в грабеже, застигнутый на месте преступления; имеет белогвардейские документы». Вслед за ним 13 ноября, когда латышские стрелки покинули город, был расстрелян и их другой соплеменник совсем противоположной политической ориентации – член Латышской секции при местном комитете РСДРП (до Восстания) Рудольф Эрнестович Сиксна, как «обвиняемый в принадлежности к белой гвардии и агитации против Советской власти». Помимо них по данным Российского Государственного Военного архива, накануне взятия Ижевска 5 ноября1918 года пять латышских стрелков были арестованы той же ЧК 2-й армии. Дальнейшая судьба их по документам не прослеживается. А вот достаточно характерный эпизод из воспоминаний того же Рейнфелдса: «Вечером, когда все заснули, Чеверев еще долго не спал, глядя на спящих и предаваясь своим мыслям и чувствам. Его внимание привлекло большое тело Биркса, который заполнил всю комнату своим храпом, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. Чевереву пришло в голову, что, может быть, через несколько часов его тело будет лежать уже где-нибудь в чистом поле, вот она, солдатская доля. Глядя на нас, он предался своим печальным думам…

А как только рассвело, Чеверев успел найти четырех кулаков. Их повели на расстрел. Когда я выехал из деревни, под забором в конце улицы лежали четыре расстрелянных (зачеркнуто – «крестьян») вотских кулака («Wakarā, kad wizi eeznaudušees,wiņš ilgi vēl bijis nomodā un zkatijeesno savas lāwas uz grīdas gulošajeem. Starp citu, wiņa uzmanibu saistijis Birka leelais stāws, kurš, izlaidees wizu izstabu, gulejis, krākdams, neko nedomadamsun neko nejuzdams. Čewerowam eešāvees prātā – warbūt pēc dažām ztundām šis pats zpēcigais stāws gulēs kaut kur uz lauka, jo tāds ezot kareiwjā liktenis. Wiņu, mūsos noraugotees, pārņēmušas zawadas zkumijas. Līdz ar gaizmās aušanu es atztāju sādžu. Čewerows jau bij pazpējos sameklet četrus weetejos budžus (kulakus – зачеркнуто). Tos pašlaik izweda uz nošaušanu. Kad izjāju nosādžas, aiz zētas eelas malā gulеja četri nošautee bārdainee (зачеркнуто– zemneeki) votjaku budži»). Александр Чеверев – командир полка, в который входил и латышский батальон.  Из этого эпизода следует, что инициатор расправы над удмуртскими крестьянами – он, а исполнителями, скорее всего, были подчиненные ему латышские стрелки, в расположении которых он так трогательно мечтал. Но главное, все-таки,  не в этом, а в том – почему все полки Латышской дивизии бывшей Российской императорской армии перешли на сторону Советской власти, чего хотели их бойцы, и что в результате из этого вышло? И судьба латышей, оказавшихся в Ижевске в те годы,  является тут наглядным примером.

 

К светлому будущему

 

В достаточно массовом по­рядке латыши стали пересе­ляться в Ижевск и Вятскую губернию в целом из-за со­бытий Первой мировой войны, когда их родина оказалась под немецкой окку­пацией. Так из 94 семей ижевских латы­шей, заявивших в 1921 году о желании репатриироваться, более  половины появились у нас именно в эти годы. В трагическом 1918 году они, очевидно, играли заметную роль в политической жизни Ижевска. Результатом чего стало создание Латышской группы при мест­ной организации социал-демократов. В прошлом номере нашей газеты мы по­ставили вопрос - за что же сражались латышские стрелки, в том числе и во­евавшие в Удмуртии. Ответ прост - за Советскую Латвию, за лучшую жизнь трудового народа! И сражались, как из­вестно, хорошо. Хотя были латыши и на противоположной стороне. Так рядом со знаменитой Ижевской бригадой, а потом Ижевской дивизией Колчака воевал Имантский латышский стрел­ковый полк, а помощником командира ижевцев В.М.Молчанова некоторое время был латыш - полковник Балодис (по нашему - Голубев). Но все-таки этих было меньшинство.

За что воевали красные латыши, можно судить, к примеру, по такому малоизвестному документу:

«ПРО­ТОКОЛ

Общего собрания Коммуни­стической (латышской) сборной роты Июля 7 дня 1918 года г.Вятка...

По вопросу первому докладывает тов. Азин поддерживая необходимость создания Латышской секции Россий­ской Коммунистической партии боль­шевиков и создании партийного коми­тета, который объединял бы латышей идейно и активно принимающих уча­стие в творении жизни по программе Российской Коммунистической партии большевиков......

По вопросу текущий момент: тов. Азин предлагает сковать­ся стальным кольцом вокруг Советов, быть строго дисциплинированными и железно стойкими борцами за пра­ва трудящихся масс.

ПОСТАНОВИЛИ: принять резолюцию «Смерть врагам трудящихся масс!». «Да здравствует Советская власть!», «Да здравствует со­циализм!»...».

Помимо того, самих себя многие латыши воспринимали у нас как не­ких миссионеров, особый «культурный народ», несущий свет местной тем­ноте. Так они и объясняли, почему уд­муртские или татарские крестьяне во­евали против Советской власти: «tumša votjakiše tautas» - темный вотский или татарский («tatāri») народ. Хотя пись­менность у удмуртов, не говоря уже о татарах, появилась гораздо раньше латышской. Показателен в связи с этим пример Яниса Рейнфелдса, который в своих воспоминаниях переходит с одного латышского алфавита на дру­гой и сомневается даже в написании собственной фамилии. То напишет ее по-старонемецки - Рейнфелдт, то по-латышски - Рейнфелдс.

К началу двадцатых годов, впрочем, ижевские латыши непосредственно на себе ощутили счастье новой жиз­ни. Причем эволюцию этих ощущений можно проследить наглядно по сохра­нившимся документам протоколов за­седаний ижевской Латышской секции агитационно-пропагандистского отдела обкома РКП(б) (кто забыл или из моло­дого поколения не знает - Российской Коммунистической партии (большеви­ков)). Поначалу они были весьма жиз­нерадостными. Так 15 марта 1921 года ижевские коммунисты латыши на своем заседании слушали следующее:

1) rewolucijas jubilejas svvētki un tekošous moments (празднование юби­лея революции и текущий момент.

2) Ziņojumi (доклады).

3) Beedru peeņemšana (прием то­варищей; очевидно - в партию).

4) Wēlešanas (выборы).

5) Saimnieciskais stavvoklis un propagandas darbs (хозяйственное по­ложение и пропагандистская работа).

6) Tekošās darīšanas (текущая ра­бота).

Доклады и выступления были бо­дрыми. В них призывалось давать су­ровый отпор контрреволюционной агитации и еще выше нести знамя борьбы пролетариата. Чуть ранее этого дня в Москву было отправлено письмо на «русском» языке следующего со­держания (орфография оригинала со­хранена. - E.R): «В книжный склад по­дотдела национальной литературы... желательно было получат Латышскую литературу. Хоть одна часть Латышей 2-го марта уехала, но ещё осталос по­рядочно, так что Ижевск является один из крупнейшей рабочим центром, одни уезжают, а месте их прибывает навия, Латышскую газету тоже не по­лучаем, не знаю почему не посилает, 1920 года получили 10 экземпляров а в 1921 году... газеты нету». Ответ просили прислать на улицу Свободы, дом 91. Особая тревога была выражена за судьбу детей, которым «никак невоз­можно учит родной язык». Не то чтобы у ижевских красных латышей не было никакой литературы на родном языке, библиотека у них как раз была и книг и пр. изданий было в ней изобильно. Но вот содержания были они весьма спец­ифического. Среди 416 находившихся в упомянутой библиотеке изданий на латышском языке было около 250. В основном газеты и брошюры, такие как журнал «Strélneeks» («Стрелок») - 50 номеров, «Cīnas beedris» («Товарище­ство борьбы») - 55 экземпляров и со­вершенно необходимые каждому чест­ному латышу «Terarisms un komunisms» («Терроризм и коммунизм») - 10 штук, «Pilsoņu karš Francijā» («Гражданская война во Франции») - 2 экземпляра и «Leelais pasākums» («Великий почин»). К детским, условно, можно было от­нести только «Berns radīšanas darbā» («Ребенок растет в труде») - 10 штук. «Saules skola» (Школа солнца») - тоже 10 и, безусловно, «Bērnišķā kreisumā slimiba komunizmā» («Детская болезнь левизны в коммунизме»). Последних было тоже десять.

Книги на русском языке были чуть поразнообразнее. Среди них: «Песня о буревестнике» и «Янко-музыкант» Мак­сима Горького, тот же «Великий почин», «Жизнь русского рабочего» и безусловно полезная каждому латышу брошюра «О евреях».

Ответ из Москвы на упомянутый за­прос похоже обескуражил ижевских ла­тышей. По накладной за № 1230 им на латышском языке за счет центра было выслано: 12 календарей, 10 брошюр «Терроризм и коммунизм», 40 - «Това­рищество борьбы» и 10 резолюций IX съезда РКП (б), без которых, очевидно, им было никак не обойтись ни в соб­ственном культурном росте, ни в вос­питании детей. Всего на сумму 10 920 рублей (билет до Москвы стоил 450 рублей).

После этого ижевские латыши дей­ствительно приуныли.

«Считайте нас высланными...» или за что боролись, на то и напоролись.

Следующее письмо в центр было почти бунтарским. 27 июля в «Цен­тральную Латсекцию в Москве»: «По­скольку осталось малое количество латышских семейств просим, чтобы в скорейшее время произошла перегруп­пировка нас там, где можно было вести общественную жизнь... . Латышских газет... совсем не получаем а русских много из нас совсем не понимает... За вес более жалко оглядеть на детишек которые остается без всякой образова­нии то есть школи, на что наша первая обязанность, трудится всеми силами чтобы наши последники неоставалис такие как мы темные, а чтобы с ними бы нам былобы обезпечена настоящая Рабочая Крестьянская Советская Власть и будущем. При том ижевская Латсекция просит Ц.Л. К. чтобы дала распо­ряжению об освобождении из заводов тех Латышев которые нежелает там работать, а сами своими силами никак неможем из туда вырватся. хотя никто из нас не занимает в заводе никаких ответственных постов...». Проголосо­вано - единогласно, с припиской: «Все выше указанное просим исполнению и скорейшему ответу а иначе не считаем себя свободным гражданам Советской Российской республики а как выслан­ных на вятскую губ. (безсрочных!)».

И действительно, почти за пол­тора месяца до этого на заседании 5 июня 1921 красные ижевские латы­ши с грустью констатировали: «Рее pirmā deenas kārtība punkta b. Waiwars aizrāda, ka Latweesu masas no Izewskas wisas aizbrauc uz Latwiju. Paliek tikai kādi 8 partijas beedri, ko darīt ar sekciju, b. Waiwars leek preekšā sūtit vveenu cilweku uz centru un noskaidrot tālāko darbibu, kā ari Latweesu pārgrupēšanu, kam peewenojas wisi» («По первому пункту порядка дня товарищ Вайварс сообщил, что Латышские массы Ижев­ска целиком уезжают в Латвию. Оста­лось только 8 партийных товарищей, которые работают с секцией. Товарищ Вайварс выдвинул предложение по­слать человека в центр, чтобы выяснить, как дальше работать и как латышам перегруппироваться там, где могли бы объединиться все»). А ведь еще в марте «partijas beedri» - партийных товари­щей было 15.

Упомянутый Вайварс, член партии с 1906 года, в марте 1921 г. был избран вождем местных латышей-коммуни­стов. И сразу же он обратился к местно­му руководству с просьбой «освобож­дать себя от заводских работ на четыре часа каждый ден ранше», хотя при этом он и его товарищи понимают, что «ос­вобождать совсем нельзя, потому что Вайварс является как специалист по из­готовке деревянной подошвы рабочий ложевой мастерской № 628». Был он к тому же и весьма основательным домоозяином. 18 июля 1918 г. в Общество потребителей от него поступило следу­ющее заявление: «Я как приезжающий имею корову. ... для которой прошу ... отпустит посинки (сена. - Е.Р.) для под­держки молочного скота... 10 пудов, прошлую зиму не получил».

Кроме Вайварса и его жены, партий­ки с 1919 года, был среди оставшихся восьми коммунистов-латышей и член партии с 1904 года. Звали его Карлис Грундулс. Подобного партийного стажа ни у одного ижевского коммуниста не было. Воевал же за Советы из них, по­хоже, реально только один человек - Авотыньш Мартыньш, 7 ноября 1896 г. рождения.

 

И примкнувший к ним Валов

 

Тем временем из Ижевска шел массовый выезд латы­шей на родину. Всего в 1921 году собралось выехать 94 семейства общим числом 206 человек. Из них 55 человека прибыли в наш го­род до 1918 года, остальные - после, большинство бегущих от рабочей вла­сти в буржуазную Латвию были рабочи­ми Ижевского оружейного завода. Не выдержал даже коммунист Лакше Пётр Юрьевич, 46 лет, слесарь, который про­живал в Ижевске с 1917 года. С семью членами семьи и 30 пудами багажа на­правился он в Ригу. Среди отъезжающих оказались и владельцы такой знаковой для России фамилии как Абрамович. Гуго Мартынович 58 лет и его сын Ар­тур 25 лет, оба записались как немцы. Были среди отъезжающих и такие чи­сто латышские имена и фамилии как Лазарев Григорий Андриянович, Мед­ведев Тит Емельянович, Аржанин Нико­лай Иванович и др. Но всех превзошел Валов Николай Яковлевич, уроженец Вятской Губернии, Сарапульского уез­да, села Данилово 44 лет, валенщик по профессии. С тремя членами семьи и 18 пудами багажа выразил он наме­рение переехать в деревню Стальдзен Курляндской губернии. Каким образом удалось ему это организовать, остается тайной. Может быть, правильно, женил­ся.

Судьба остальных советских латы­шей в 30-е годы сложилась достаточно печально. Почти все взрослое мужское население подверглось репрессиям, а собственно бывшие стрелки были и вовсе уничтожены. Но это уже другая история.

 

(По материалам Центра документации по новейшей истории УР, Латвийского Государственного архива, Российского Государственного Военного архива и др.)

 

Евгений Ренев

Инвожо, 2012, № 06-07

URI: http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/7207

URI: http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/7744