Латышские стрелки

Поскольку день Великой Октябрьской социалистической революции плавно ассоциируется с Гражданской войной. А Гражданская в свою очередь – с красными латышскими стрелками, то для восстановления исторической справедливости стоит упомянуть и про стрелков белых. Таких тоже немало – большинство офицеров-латышей оказались противниками большевиков.

 Одним из них был полковник Бредис, или Бриедис в латышском варианте. Кстати, единственный офицер русской армии, в честь которого в Риге названа улица - Пулквежа Бриежа (полковника Бриедиса). При том, что в собтсвенно латвийской армии он не служил ни дня.

 Его мать – очень религиозная женщина – мечтала увидеть своего сына священником. И вроде бы уже уговорила. Но внезапно Фридрих передумал, и подал документы во Владимирское военное училище в Питере. И вряд ли раскаялся. Не знаю, каким бы он стал батюшкой, но офицером – отменным, одним из лучших комбатов русской армии в Первой мировой.

 Фридрих Бриедис родился в 1888 году в  Витебской губернии (сейчас эта часть губернии входит в состав Латвии), куда его отец-крестьянин переехал ради своего клочка землицы – земельная диктатура немецких баронов в Остзейском краю была жесткой. На Витебщине дела у семьи пошли на лад, Фридриха, когда подрос, смогли отправить учиться в Двинскую городскую гимназию. Видимо, это были счастливые годы его жизни. Ведь после производства в офицеры он из списка вакансий выбрал 99-й Ивангородский пехотный полк, стоявший в Двинске (ныне Даугавпилс). Здесь через пару лет и женился на молоденькой еврейской девушке (юношеская любовь?), разумеется, перешедшей в православие - в царской армии с офицерскими невестами было строго.  

 Когда началась Первая мировая, ему только-только стукнуло 26 лет – счастливый для офицера возраст, когда уже многое умеешь, а тяга к подвигам еще не остыла. Он их и совершал, сразу же заработав Георгия 4-й степени. Как сказано в представлении, Бриедис «добровольно вызвался охотником на опасную разведку… переодевшись в крестьянское платье, с явной опасностью для жизни проник в расположение неприятеля, откуда привез ценные данные, вполне оправдавшиеся, при переходе нашем в наступление, чем значительно помог своей дивизии». Между прочим в плен его немцы, случись что, не взяли бы – по Гаагской конвенции использование военнослужащим гражданской одежды каралось смертью.

Полк не вылезал из боев, и Бриедис скоро заработал все ордена, которые мог получить офицер в его звании – три Анны, Станислава, Владимира с мечами. В июле 1915-го стали формировать первые батальоны латышских стрелков, и Бриедис стал сначала командиром роты, а потом батальона в 1-м Усть-Двинском полку. Он воевал не просто лихо, это был инициативный, думающий офицер, который не успокоится победой на своем участке, а еще и поможет соседям, или их привлечет к развитию успеха.   

В Рождественских боях в декабре 1916-го (чуть ли не единственная хоть на 20% удавшаяся я операция Северного фронта в Первой мировой) латышские стрелки прорвали фронт под Ригой в двух местах – южнее Пулеметной горки и у лесничества Скангель, где наступала 1–я бригада. Контратакой  немцам удалось ликвидировать второй прорыв. В изданном уже в советской России исследовании Митавской операции (Военно-исторический сборник. Выпуск 2. М., 1919) объясняется это так: «Выход из строя капитана Бредиса, вследствие тяжелого ранения, безусловно имел решающее влияние на успех боя у  Скангеля». Вот так: в прорвавшейся бригаде 8 батальонов, да еще из резерва подошли два сибирских полка, а душой боя был Бриедис – нет его, и прорыв потерян.

 В строй – на должность командира 1-го Усть-Двинского полка - Бриедис вернулся уже после Февральской революции. И то, что он увидел, ему очень не понравилось. Армия разваливалась, а латышские стрелки шли в авангарде этого развала. «За два года потери латышей были настолько значительны, что от старой добровольческой гвардии не осталось ничего, - писал Бриедис в статье для одной из петроградских газет. – В латышские полки влился пришлый элемент, ничего общего с боевым прошлым не имевший; напротив, он дал полкам ряд провокаторов-большевиков… И началась работа во славу Германии… Все лучшее, видя демагогическую пропаганду предателей, стало массами уходить в ударные батальоны и русские полки».

 Конечно, это немного наивный взгляд. «Пришлый элемент»? Но ведь «распропагандированный» большевиками 5-й Земгальский полк в сентябре 1917-го прикрывая отход 12-й армии от Риги, потеряет половину состава, но стоять будет до конца. Стрелки не разучились воевать, что и докажут в гражданскую. Просто воспитанник столичного военного училища Бриедис и призванный откуда-нибудь из под Туккума латышский парень к концу третьего года войны уже по разному на нее смотрели и друг друга не понимали. В ноябре 1917-го, пока Бриедис был в отпуске, солдатский комитет сместил его с должности.     

 Известие о Брестском мире застало его в Москве. Сейчас то мы знаем, что для Ленина Брест был тактической передышкой, что Германия обречена – через полгода ее раздавят на Западном фронте. А тогда… Другой знаменитый командир стрелков – полковник Гоппер – писал в мемуарах: «Латышские стрелки полтора года вели на фронте отчаянную борьбу ради своей мечты – свободная Латвия в свободной России. Уступка большевиками латвийской территории немцам означала уничтожение латвийской нации. Поэтому национально настроенная часть стрелков и офицеры, оставившие свои полки после большевистского переворота, готовы были на всякую жертву, чтобы вырвать победу у немцев, а своей ближайшей задачей считали борьбу с большевизмом, как их пособником». Весной 1918 года Бриедис и Гоппер во главе трех сотен верных им латышских офицеров вступили в организацию Савинкова «Союз защиты родины и свободы», ставившей целью свержение советской власти.

 Бриедис отвечал у Савинкова за разведку. Он успешно внедрил своих людей в штабы  красногвардейских частей, несколько раз Савинков избегал ареста благодаря своевременным предупреждениям.  Но политическая наивность, убежденность, что большевики – простые агенты германского генштаба – сыграла с Бриедисом злую шутку.

 У большевиков в Москве насчитывалось около 5 тысяч штыков, включая латышских стрелков. У Савинкова – 4 тысячи. Можно было и рискнуть. Но тут, как пишет Гоппер, «в Москве обнаружилась сила, с которой справиться никакая организация не была бы в состоянии – немцы». Бриедис насчитал в Москве и ее окрестностях 53 тысячи немцев. Это были военнопленные, возвращавшиеся на родину после заключения мира. Но разведке Савинкова почудилось, что именно на этих немцах то и держатся большевики. Тогда решено было поднимать восстание не в Москве, а в окрестных областях – и уже оттуда наступать на столицу.  

 Пока штаб Савинкова эвакуировали в Казань, случился провал. Член организации князь Мешков, живший под псевдонимом «юнкер Иванов» предупредил медсестру, в которую был влюблен, чтобы в ближайшее время он уезжала из Москвы – намечаются, мол, уличные бои. Медсестра побежала в ЧК, где ее сразу провели к заму Дзержинского Якову Петерсу. Тот моментально сориентировался, за Мешковым проследили до конспиративной квартиры, нагрянули туда с обыском, взяли 13 человек. Один из них – капитан Пинкис  (не правда ли, очень латышская история получается?), в обмен на жизнь выдал пароли, явки, структуру организации.

 «Союзу защиты» пришлось поднимать восстания в порядке импровизации, а не четкого плана. Более менее получилось в Ярославле, где повстанцам удалось продержаться две недели. В других местах – полный провал в первый же день.

 Бредис оказался единственным из руководства «Союза», кого чекистам удалось арестовать еще до начала восстания. На допросах он все отрицал: да, Пинкис предложил ему вступить в организацию, но работали они исключительно против немцев. «С кем Пинка имел связи - не знаю, - записано в протоколе допроса, - фамилии каких-либо участников организации, кроме общеизвестных, назвать не могу». Впрочем, следователям и так все было ясно: показания Пинкиса, да и та самая подшитая к делу статья, в которой Бриедис клеймил большевиков как изменников, выдавали его с головой.      

 Роман Гуль пишет, что о приговоре Бриедис узнал из газеты, которую по утрам доставляли в тюрьму. Там в те дни публиковались списки расстрелянных – была и его фамилия. «Ну вот и конец», - спокойно сказал он. Пришли за ним только через пять дней, и тут у него мелькнула
минутная надежда - конвой состоял из стрелков-латышей. Но… командовал ими Петерс.

 Похоже на роман, конечно, хотя… Почему бы и нет, если латыши латышей арестовывали и допрашивали, то почему бы и не расстреливать -  гражданская война на господ-товарищей делит совсем не по национальному признаку.

«Всему латышскому народу, всем латышским стрелкам навесили один позорный ярлык «латыши – изменники и предатели», - писал Бриедис в той статье, что подшита к его делу. - Нет, народ в этом неповинен, простые стрелки и латышские офицеры еще не раз помогу России, родной армии». И он пытался помочь - как мог и как понимал.

Расстреляли Бриедиса в ночь на 28 августа. Ему только-только исполнилось тридцать.

В Латвии Бриедис посмертно был награжден орденом Лачплесиса 1-й степени №1 (высшая воинская награда в ЛР) – за Рождественские бои. Говорят, даже памятник ему хотели поставить, в центре Риги остался постамент от памятника Барклаю-де-Толли (саму скульптуру эвакуировали в 1915-м), да военный министр генерал Балодис почему то выступил против. Для себя что ли место припас?

 Памятник в итоге поставили  уже в наши дни – на бывшей Свердлова, названной теперь именем Бриедиса. В переименовании улиц вообще то мало хорошего, но в данном случае… Офицер русской армии, патриот России, герой войны. Почему бы и нет?

http://gaivor.livejournal.com/13291.html