Латышские стрелки

Особая миссия подполковника Уорвика Грина

Документальный очерк.

Лев Безыменский.

"Новое время" №46, 1987 год, 5 страниц (6 фото).

Сканы/пдф: http://yadi.sk/d/KPeIXEc28-NYX

ОСОБАЯ МИССИЯ ПОДПОЛКОВНИКА УОРВИКА ГРИНА

Лев Безыменский

Лиепая город старинный: в хрониках он упоминается впервые в 1253 году. Выгодное положение на берегу моря, удобный порт сделали Лиепаю важным транспортным, а затем промышленным центром. Взорванные казематы на берегу хранят память о русской военной гавани — отсюда в начале века отправлялась Тихоокеанская эскадра адмирала Рожественского в дальний путь, завершившийся Цусимой. В городском музее можно видеть и свидетельство тесной связи города со славной историей русской революции: на улице Лиела (теперь Ленина) в доме N7 находился пункт доставки ленинской «Искры» в Россию.

Есть в музее другие экспонаты: датированные 1915 годом приказы немецких оккупационных войск, помеченное 1918 годом фото английских солдат в лиепайском порту. Да, было и такое. Заглянув в документы, можно установить: 1 декабря 1918 года на рейд лиепайского порта прибыла английская эскадра под командованием адмирала Синклера. За ней последовали французские корабли. А в апреле 1919 года на внешнем рейде появился корабль под звездно-полосатым флагом. На берег сошли американские офицеры — члены прибывшей по указанию президента Вильсона военной миссии во главе с подполковником Уорвиком Грином.

Что же было причиной такого скопления военных сил в старинном городке на берегу Балтики? Это и будет предметом нашего рассмотрения, которое мы поведем на основе материалов архивов СССР и ГДР, исследований историков, свидетельств прессы. Миссия Уорвика Грина будет в центре рассказа, которому можно дать подзаголовок: беспримерная и поучительная история вмешательства Соединенных Штатов и других стран Запада в судьбы революции в Латвии. И не только Латвии.

На западной окраине

Итак, 1919 год. В Латвии — Советская республика, провозглашенная на I сьезде Советов рабочих, безземельных и стрелковых депутатов объединенной Латвии, заседавшем 13 — 15 января 1919 года в Риге. Освобождена почти вся территория республики. Остается лишь на западе небольшой «треугольник» в районе Лиепаи. Латышские красные стрелки ведут трудные бои. Сил мало, идут бои и на других участках фронта. Не говорим уже о срочной необходимости приступать к решению невероятно сложных задач социалистического строительства в стране, опустошенной годами немецкой оккупации и почти непрерывных военных действий.
Глава правительства Социалистической Советской Республики Латвии — известный латышский революционер Петр Стучка. Его резиденция — старинное здание в центре Риги, издавна именовавшееся «Рыцарским домом». Об этом сегодня напоминает красивая мемориальная доска, а в самом здании работает высший орган власти — Верховный Совет. Здесь я беседовал с видным историком, председателем Верховного Совета Латвийской ССР Александром Арвидовичем Дризулом.

— Как Вы объясняете, Александр Арвидович, тот факт, что в Латвии, где издавна было сильно рабочее движение, судьба революции оказалась такой трудной?

— Необычайно сложным было переплетение социальной и национальной борьбы здесь, на западной окраине бывшей Российской империи. Но одно можно сказать с полной определенностью: судьба революции — а впервые Советская власть в Латвии была провозглашена еще в 1917 году — могла бы сложиться иначе, если бы не особое, окраинное положение Прибалтики. Здесь международный империализм, пришедший в трепет от победы Октября, имел прямую возможность вмешаться. Причем непосредственно вмешаться вооруженными силами...

Вмешательство это началось еще до Октября, когда генерал Корнилов сдал в августе 1917 года Ригу кайзеровским войскам. Вторая волна немецкого нашествия затопила Латвию в феврале 1918 года — вся она оказалась под властью оккупантов, которые в крови потопили Советскую власть. Правда, Ноябрьская революция 1918 года в Германии изменила ситуацию Казалось, чужеземному вторжению пришел конец.

— Но он не наступил...
— Конечно. Теперь уже мало кому говорит это понятие: "12-и статья". А в то время эта статья соглашения о перемирии, заключенного между Германией и Антантой 11 ноября 1918 года в Компьене, стала одним из главных средств борьбы против Советской России, против других советских республик.
— А именно?
— Она гласила, что немецкие войска, находящиеся за пределами Германии, подлежат возвращению и демобилизации только тогда, когда Антанта сочтет это нужным. В частности, возвращению не подлежали немецкие войска из Прибалтики...

«Это невероятно трудно...»

Парадоксы — одно из свойств мировой истории. Но то, что произошло после поражения Германии в первой мировой войне, — не только парадокс, но подлинное преступление. Вместо того чтобы уничтожить очаг агрессии, страны Антанты вступили в сговор с германской военщиной, дабы ее руками ликвидировать Советскую власть. К 12-му пункту компьенского перемирия было добавлено секретное соглашение, обязывающее Германию держать войска на Востоке для борьбы с большевизмом.

Иногда пытаются представить президента Вильсона противником вооруженного вмешательства. Но вот его слова: «Единственный способ противодействия большевизму — уничтожение его причины. Это, однако, невероятно трудно». Как он, так и руководители Англии и Франции ломали себе голову над тем, как добиться поставленной цели. Можно ли в Прибалтике найти нужные военные средства? 5 марта 1919 года поступило прямое предложение от германской комиссии по перемирию: если Антанта заинтересована в том, чтобы германские войска дрались с большевиками, то она должна дать свое «добро»...

В то время в Прибалтике находилась 8-я германская армия. В ее частях брожение, стали создаваться солдатские советы. Они требовали немедленного возвращения домой, солидаризировались с борьбой революционного народа. Именно поэтому была сделана ставка на наемников — на пресловутую «Железную дивизию». Набирали ландскнехтов. Им обещали деньги и землю в Латвии. Другой опорой германского /25/ империализма стало навербованное из прибалтийских немцев «баронское ополчение» — так называемый балтийский ландесвер. Центром германского военного присутствия была Лиепая. Здесь, на улице Лиела в доме номер 3 расположился штаб 6-го запасного армейского корпуса генерала Рюдигера фон дер Гольца, в послужном списке которого уже было подавление революции в Финляндии.

Правда, лидеры Англии, Франции и США прекрасно понимали, что у Гольца и германского правительства был на уме не только «разгром большевиков». Союзники давно знали о планах воссоздания в составе Германии «герцогства Курляндского». Знали они и о недавней петиции прибалтийских баронов, требовавших создания «Прибалтийского государства» в личной унии с прусским королем. Следовало ли опереться в этих условиях на немцев?

Предложения поступали и из других источников. В ноябре 1918 года в оккупированной Риге было поспешно создано буржуазное временное правительство во главе с лидером партии Крестьянский союз Карлом Ульманисом. Собственно говоря, инициатива здесь принадлежала не Антанте. Сам Гольц в начале 1919 года подтверждал, что правительство Ульманиса

 «было создано два месяца тому назад отступающими германскими властями».

Однако, понимая реальную расстановку сил, буржуазные деятели расшаркивались перед Англией. 23 ноября 1918 года будущий министр иностранных дел Зигфрид Мейеровиц заверил Форин офис, что Ульманис является «очень твердым сторонником союзников», обещал организовать «союз Латвии и Эстонии для защиты их фронтов от большевизма».

Что же дальше? Верховный совет Антанты, заседавший в Париже, ждал рекомендаций из Лиепаи — от английской миссии майора Кинэна, от французской миссии подполковника дю Парке. И от подполковника Уорвика Грина, которому было вменено в обязанность ориентировать правительство США.

Американец в Лиепае

Грин прибыл сюда 7 апреля. Уже 12-го он отправляет свой первый доклад в Париж, предупреждая, что

 «значительная часть страны, включая Ригу, находится в руках большевиков».

Ульманису он дает уничтожающую характеристику:

 «Нынешнее правительство де-факто Латвии крайне слабо и не представляет латышского народа. Оно было бы немедленно свергнуто, если бы состоялись народные выборы. Оно является самочинным правительством».

По поводу немцев:

«Немцы занимают господствующее положение, так как они являются здесь силой, а латышская армия как военный фактор ничтожна... Естественно, это создает чрезвычайно затруднительную и ненормальную обстановку, поскольку латышский народ исторически настроен антинемецки».

Что ж, вполне реалистические соображения. Но реализм реализмом, а задачи задачами. Грин формулирует их достаточно откровенно: прибалтийские страны являются

 «буферными государствами между Россией и Германией, военным и торговым ключом к русскому тылу».

Далее американец в Лиепае считал необходимым пояснить, что эти государства

 «представляют собой стратегическую территорию, необходимую для того, чтобы остановить натиск большевизма на Запад и начать активный и агрессивный поход для разгрома большевизма и восстановления России».

Конечно, Грин не был оригинален: его английские и французские коллеги преуспели в подобном деле. Однако если в Лондоне и Париже с подозрением относились к намерениям Гольца, то Грину подобные сомнения были чужды.

  «Я рекомендую, — докладывал он 15 апреля 1919 года, — чтобы были сняты ограничения на снабжение немецких войск в Курляндии».

16 апреля Грин снова требует снабжения немецких войск всем необходимым:

 «Это очень важно. Без немцев страна будет немедленно наводнена большевиками».

Немецкие замыслы?

 «Германия должна иметь свою долю, но отнюдь не монопольное право. Ее войска не надо отводить чересчур поспешно».

Подобная рекомендация устраивала немецких оккупантов. План был таков (об этом свидетельствует документ высшего штаба ландесвера от 10 мая 1919 года): взятие Риги, создание прибалтийского государства, формально независимого от Германии, организация армии вторжения в Советскую Россию.  Все это мыслилось сделать вов/26/се не вопреки Антанте, а с ее помощью. Захват Риги необходим, гласил документ,

 «так как только таким путем можно завоевать доверие Антанты и стать новым решающим фактором».

В поход? Но сначала решили заняться некоторыми политическими вопросами. Правительство Ульманиса уже не устраивало немцев — оно ставило то на оккупантов, то на англичан. Поэтому ударный отряд ландесвера во главе с бароном Мантейфелем и отряд регулярных немецких войск под командованием Пфеффера (будущий обергруппен-фюрер СА) разогнал кабинет Ульманиса и заменил его германофилом, пастором Андриевсом Ниедрой.

Разумеется, английская миссия возмутилась. Она дала убежище Ульманису и попыталась умерить аппетиты прибалтийских баронов. Тогда вмешался подполковник Грин. 1 мая 1919 года он писал Ниедре:

   «Дорогой г-н Ниедра!

    Ссылаясь на нашу сегодняшнюю утреннюю беседу, в которой Вы выступали как посредник между латышами и прибалтийскими немцами, я хотел бы зафиксировать следующие пункты;
        1. Америка не хочет вмешиваться но внутренние дела Латвии...».

Не правда ли, красивые слова? Но Грин не смущался опровергнуть самого себя:

     «В настоящее время нашей заботой является формирование временного правительства де-факто, которое искренне поддержали бы все антибольшевистские элементы и которое было бы достаточно устойчивым».

И хотя Грин прекрасно знал, как ненавистны наемники латышскому народу, он в отличие от англичан поддержал смену премьера. Им стал Ниедра — ставленник командующего балтийским ландесвером Флетхера, у которого раньше был... лазутчиком, проникавшим под видом нищего в расположение советских войск.

Трудная весна

Весна 1919 года складывалась тяжело и для Советской Латвии, и для Российской Федерации. В конце марта красным латышским стрелкам с большим трудом удалось задержать наступление многочисленных и хорошо оснащенных войск Гольца и Флетхера. Мартовское наступление немцев совпало с наступлением Колчака в Сибири. При поддержке английского флота была свергнута Советская власть в Эстонии. В мае Юденич начал поход на Петроград. Именно в этой обстановке Верховный совет Антанты 9 мая одобрил план наступления войск Гольца в Латвии.

И здесь рьяными сторонниками использования немецких наемников против народов Прибалтики снова выступили американские политики. Среди них — будущий президент США Герберт Гувер, который занимал в те годы ключевой пост руководителя американской продовольственной помощи (АРА).

Заглянем в мемуары Гувера. Развитие событий в Прибалтике он фиксирует весьма пристально. Названо там и имя Ульманиса (с упоминанием, что он учился в США). Зафиксирован «переворот» в Лиепае — с явным неудовольствием: Гуверу не нравились планы «установления господства прибалтийских немцев». Но антисоветские антипатии перевешивали над антинемецкими. 7 мая 1919 года Гувер направил Верховному совету Антанты меморандум о положении в Латвии. Это было неприкрытое подстрекательство к активным действиям. Не смущаясь фальсификацией, он описывал положение в Риге, где якобы царит «красный террор». Сокрушался он и о голоде — о голоде в городе, куда приказал не отправлять продовольствие! Не дожидаясь реакции, Гувер решил действовать сам:

  «Я послал фон дер Гольцу (чьей задачей согласно условиям перемирия было поддержание порядка на этих территориях) телеграмму, в которой просил захватить Ригу».

Но Гувер был от Риги далеко, а Грин — близко. 11 апреля 1919 года подполковник выехал на фронт, к командиру «Железной дивизии» майору Би-шофу — тому самому, которого генерал Гольц охарактеризовал как «прирожденного ландскнехта». Кстати, Бишоф хорошо понимал особую роль США, В своих мемуарах он впоследствии писал, что американцы

   «являлись единственными представителями Антанты, которые после преодоления военного психоза были в состоянии объективно оценивать дела и старались способствовать немецким успехам».

Неудивительно, что Грин и Бишоф быстро нашли общий язык. Вот рассказ Бишофа:

   «В тот же день, когда ударный отряд сместил в Либаве (старое название Лиепаи. — Л. Б.) правительство Ульманиса, в Митаву (старое название Елгавы. — Л. Б.) прибыла американская миссия под руководством Грина и Даули, О ее прибытии сообщили из штаба корпуса... Я откровенно ответил миссии на все ее вопросы и сверх того попытался растолковать ей, что латышское население на две трети настроено большевистски».

Как мы знаем, и сам Грин не обманывался по поводу настроений латышского народа. Оценка Бишофа совпала с оценкой Грина:

  «После доклада штабного офицера о численности и боеспособности наших частей и частей противника американцы, видимо по поручению других миссий Антанты, поставили вопрос: способны ли мы взять ри. гу? Я коротко ответил: «Да».

Дальше разыгрался диалог, достойный пера не документалиста, а юмориста:

     — Почему же вы этого не делаете?
         — Потому, что это политически было бы большой ошибкой!
         — Но этого требует человечность!

Даже бывалый антикоммунист Бишоф возмутился ханжеством своего высокопоставленного визитера. Но сколько ни возмущался Бишоф, он согласился выполнить приказ. Что же касается человечности, то об этом разговор особый.

За что же шел бой

Ян Петрович Драудиньш задумался: — В ряды красных стрелков я вступил в 19 лет. Только закончил школу. Тогда всем было ясно: надо защищать Советскую власть. В начале 1919 года записался добровольцем, попал в 1-й Усть-Двинский полк. Обучали нас новобранцев, в Риге. Потом отправили на фронт. Весной мы занимали оборону в районе Калнциемс...

Три слова: «латышский красный стрелок» — это не только обозначение воинской принадлежности. Это удивительное, беспримерное в истории революции явление. Бойцы латышских полков показали миру ярчайший пример пролетарского интернационализма, сражаясь не только за свободу Латвии, но и на всех фронтах гражданской войны!

Для большинства трудового рода Латвии, как для Яна Драудиньша, не было вопроса, с кем идти. Уже первые шаги правительства, которое возглавил Петр Стучка, означало ликвидацию хозяйничанья буржуазии, независимость, развитие национальной /26/ культуры, заботу о трудовом народе. Вот лишь один штрих: комиссариат продовольствия отдал 20 мая 1919 года распоряжение основать летние детские колонии и выделить для них специальные дневные пайки: 400 граммов картофеля, 200 граммов свеклы, 29 граммов рыбы, 50 граммов мяса, 200 граммов хлеба, 4 золотника кофе, 10 граммов мармелада. И это в голодающей Риге!

Но это распоряжение осуществить не удалось. Выполняя волю миссии Грина, 50-тысячная армия немецких ландскнехтов двинулась на Ригу. Ян Петрович помнит эти бои. Помнит он и страшные вести из Риги после ее падения 22 мая 1919 года.

Итак, о человечности и бесчеловечности.

Одно слово — кровь

О том, что произошло в Риге после 22 мая, можно узнать из потрясающего по силе письма из латвийской столицы, пришедшего к руководителям Советской Латвии шедшего к руководителям Советской Латвии 27 июня:

  «...Следовало бы подробно описать вам здешнее положение, но его можно охарактеризовать одним словом - кровь. Это кровавое безумие началось с той роковой ночи четверга и продолжается без перерыва поныне. По некоторым весьма достоверным сведениям, за это время в Риге расстреляно 4500 человек. Конечно, это число не поддается проверке. Может быть, упомянутое число немного больше, но, может быть, даже меньше действительного. Судите сами по следующим цифрам: 6 июня расстреляно 140 человек, 8 июня — 160, 10 июня — 300, 11 июня — 58. Кто эти жертвы, трудно сказать, ибо оставшиеся в Риге товарищи были перебиты уже в первые дни. Сколько именно товарищей замучено, этого мы тоже не знаем, т. к. от заключенных почти не получаем никаких вестей. Тюремные условия ужасны. Большинство содержится в Центральной тюрьме, где товарищи настолько истощены, что не в силах даже подойти к окнам. В большинстве своем несчастные жертвы — женщины. Создается впечатление, что озверелая буржуазия решила истребить латышских рабочих...

      ...Вскоре эта бойня подверглась реформе. Были учреждены военно-полевые суды, состоящие из 2 немцев, 2 латышей и 1 представителя другой национальности, которые приступили к уничтожению людей оптом (en gros). После этой реформы убитых больше не выставляют напоказ для публики, а сразу зарывают. Расстрелы в большинстве своем производятся днем, причем обреченные на смерть должны сами вырыть себе могилу. Число расстрелянных мы определяем по величине ямы, которая обыкновенно бывает шириной в 15 русских футов. Наполняются они трупами до краев, так что погребенные часто обнажаются ветром. Подсчитайте теперь сами, сколько в такую яму можно набросать. Такие ямы наполняются за пару дней. Иногда работают без перерыва каждый день.

      ...Мозг отупел от этого кровавого угара, и перо не повинуется описывать кровавые события. И вам, не видевшим, все равно никогда невозможно будет передать всех ужасов».

Рассказ лейтенанта Джонсона

Иной читатель может спросить: какое отношение все это имеет к Грину? Ведь он говорил о человечности и даже мог не знать о бесчинствах оккупантов? Последнее маловероятно. Но все сомнения отпадают, когда знакомишься с документальными свидетельствами.

На одно из них обратил мое внимание известный советский исследователь, профессор Вилнис Сиполс. В рижской газете «Латвияс карейвис» (орган военного министерства Латвии) за 1924 год он обнаружил воспоминания лейтенанта Фрэнка Джонсона, прибывшего в Латвию летом 1919 года с заданием провести «киносъемки во всех районах, где будет действовать американская миссия».

Вот что произошло с Джонсоном в Елгаве. На вокзале его ожидали члены американской военной миссии во главе с Грином. В тот же вечер был готов объект для съемки — казнь 18 большевиков в местной тюрьме. Группа направилась в тюрьму. Джонсон вспоминает:

 «Медленно, со скрипом открылись тяжелые ворота. Взвод карателей с эмблемами «Железной дивизии», с примкнутыми штыками построился в две шеренги. Между ними, оглядываясь по сторонам, прошли 18 человек в лохмотьях... С большим удивлением мы видим, что некоторые из них просто мальчишки. Именно такими, по утверждению немцев, являются те большевики, с которыми мы приехали познакомиться... в Прибалтике, которая, по немецкому выражению, является оплотом большевизма».

Пока Джонсон размышлял, немецкий офицер договорился с его начальством, что получит пачку сигарет за разрешение на съемку. Сначала приговоренные прошли перед камерой. Затем снимали сам расстрел, который состоялся уже вне тюремных стен. Приговоренных заставили раздеться, лечь на землю и выслушать приговор. Затем их по-трое подводили к краю ямы. /27/

      «Они молчат, не слышно ни слова. Лишь стрекочет наш аппарат... Упрямое мужество написано на их лицах. Один из них, совсем мальчик, когда подходит его очередь, бежит к яме бегом. Наш аппарат ловит выражение его лица. Он корчит гримасы, издеваясь над палачами... Приговор исполняют 6 солдат: трое целятся в сердце, трое — в голову. Видно, что они хорошо натренировались. Жертвы замертво падают в могилу».

Таково описание этого, по характеристике самого Джонсона, «невиданного злодейства».

Продолжение — в Риге

Нэ этом киноэпопея американской военной миссии, оказывается, не закончилась. Работая над архивными материалами в Потсдаме, я нашел документ высшего штаба балтийского ландесвера от 27 мая 1919 года за номером 2437/19. Вот его содержание:

   «1. Американская миссия хочет завтра в 10 часов 30 минут провести киносъемку командующего ландесвером вместе с частями ландесвера. Для этого в 10 часов 15 минут выстроиться в следующем порядке: головой у отеля «Петербург» конный эскадрон ударной группы, пулеметный взвод и батарея Медема, один эскадрон ударной группы, кавэскадрон Энгельхардта, пулеметная рота Мальмеде, пулеметный батальон, батарея Эмке. Форма: в стальных шлемах... Ударная группа руководит построением.
       2. Для расстрела приговоренных военно-полевым судом ударная группа выделяет корнета и 20 рядовых».

К приказу приписка: «Исполнено». Видимо, парад состоялся, состоялся и расстрел. Но для нас важно одно специфическое обстоятельство: в Риге подполковник Грин вел себя точно так же, как в Елгаве. Откуда это известно?

Вот очередное документальное свидетельство: офицера ландесвера барона Георга фон Таубе. Уже в гитлеровские времена он решил напомнить о своих заслугах в борьбе с большевизмом. Аккуратно напечатанные воспоминания он направил в Имперский военный архив, где они и сохранились. Таубе рассказывает, что 22 мая 1919 года оказался в Риге. Здесь он встречался с Грином. Чем же занимался Грин? Он изъявил желание посетить рижскую тюрьму, куда были брошены арестованные сотрудники советских учреждений, рижские большевики. Сам Таубе объясняет желание Грина так: «...вероятно, испытывал потребность в сенсации». Затем Грин пожелал присутствовать при расстреле большевиков. Здесь, рассказывает барон, случилось «досадное происшествие»: карательный взвод задержался. Тогда, продолжает Таубе, «чтобы не увеличивать мучения ожиданием, заключенных стали расстреливать поодиночке». В присутствии Грина.

Интересно, где сейчас пленки рижской и елгавской киносъемки? Хорошо бы их разыскать...

Финал миссии

Даже после рижского кровопролития подполковник Грин не освободился от своей привязанности к немецким наемникам. Как вспоминал тот же барон фон Таубе, услышав речь Грина на одном из совещаний: «Это были наши требования».
Но Грину пришлось отступить перед требованиями других стран Антанты, в первую очередь Англии. Уже в июне Англия добивалась того, чтобы опору интервентов перенести с вызывающих всеобщую ненависть немцев на местное буржуазное правительство. Эта задача была возложена на миссию английского генерала Гофа. Пронемецкий кабинет Ниедры заменили новым кабинетом Ульманиса, о котором Гольц не без злости писал:

     «Английская пшеница могла цвести в Прибалтике лишь при власти Ульманиса, который щедро раздавал немногочисленные богатства страны английским торговцам, лишь бы ему стать за это премьер-министром».

В очередной раз Ульманис пришел на чужих штыках: в первый раз — на немецких, а во второй — по приказу генерала Гофа. Это не мешает помнить, особенно тем, кто хотел бы изобразить правительство Ульманиса как воплощение национальной независимости, в чем до сих пор пытаются уверить нашедшие приют в США эмигрантские деятели.

Вскоре Грина отозвали. В архива хранится трогательное прощальное послание министра иностранных дел Мейеровица:

  «Ваши необычно энергичная деятельность и подлинная симпатия нашему государству никогда не будут забыты».

Зная «подлинные симпатии» Грина, именно симпатии к немецким оккупантам, можно лишь улыбаться, читая эти строки. Зато завершилось письмо очередным изъявлением верноподданнических чувств:

  «Разумеется, мы не смогли бы решить всех задач собственными силами... Тем более важна помощь, которую оказывает нам либеральная богатая Америка».

О, эта либеральная Америка!

...Вернувшись в Париж, Грин не оставался пассивным. В очередном докладе он предлагал завершить ликвидацию Советской власти в Латвии и двинуться на... Петроград.

    «Лето проходит, — сетовал Грин 5 июля 1919 года, — а вместе с ним исчезает возможность окончательно очистить прибалтийские провинции от большевиков, захватить Петроград и организовать наступление против большевизма».

Иностранное вмешательство сделало возможным тогда лишь первое — вооруженное подавление Советской власти в Прибалтике. Она была восстановлена лишь в 1940 году. А насчет Петрограда Грин был прав: возможность исчезла.

Много воды утекло с тех пор в Даугаве. Многое выглядит сейчас иначе с исторической вышки минувших 70 лет. Однако остаются бесспорные факты. Советская Латвия утвердила свое существование вопреки всем трудностям. Из истории становления, из истории Прибалтии нельзя вычеркнуть страниц, вписанных — точнее, втоптанных — сапогами интервентов и тех, кто, подобно полковнику Грину, хотел диктовать волю народам прибалтийских республик.

Как говорится, это материал для размышлений. Размышлений о подлинной цене риторики многих нынешних американских политиков и пропагандистов, рассуждающих о приверженности идеям прав человека, права народов на самостоятельное, независимое развитие.

Новый мир. №46-1987. С.24-28