- Азин, Владимир
- Аузанс, Андрей
- Авен, Петр
- Бангерский, Рудольф
- Бриедис, Фридрих
- Данишевский, Карл
- Фабри́циус, Ян
- Гоппер, Карлис
- Юдин, Ян
- Калниньш, Фридрих
- Косматов, Александр
- Курелис, Янис
- Лацис, Ян
- Мангулис, Густав
- Мартусевич, Антон
- Мисиньш, Август
- Вацетис, Иоаким
- Стуцка, Кирилл
- Берзин, Рейнгольд
- Бриесма-Бриесме, Роберт
- Францис, Янис
- Пеникис, Мартиньш
- Крустиньш, Андрей
- Беркис, Кришьянис
- Упелниекс, Кристапс
- Вайнян, Карл
- Петерсон, Карл
- Нахимсон, Семён
- Гайлит, Ян
- Бе́рзиньш (Берзин), Эдуард Петрович
- Акуратерс, Янис
- Валтерс, Эвалдс
- Грегор, Ян
- Люндер, Ян
- Залитис, Янис
- Гольдманис, Ян
- Эйхманс, Фёдор
- Бранткалн, Детлав
- Клявиньш, Роберт
- Дамбитис, Роберт
- Буйкис, Ян
- Судрабкалн, Ян
- Каупиньш, Александр
- Карлсон, Карл-Рейнгольд-Георг
- Абелтиньш, Николайс
- Алкснис, Янис
- Бах, Жанис
- Боярс, Карлис
- Букс, Херманис Георгс Рудолфс
- Гринбергс, Густавс Екабс
- Думс, Висвалдис
- Калниньш, Теодорс
- Клеперис, Янис Волдемарс
- Карклиньш, Вилхелмс Юлиусс
- Скуиньш, Янис
- Хасманис, Паулс Робертс
- Упениекс, Вилис Фрицис
- Бубиндусс, Андрейс
- Даукшс, Петерис
- Калпакс, Оскар
- Кирхенштейн, Рудольф
- Берзин, Ян Карлович
- Озолс, Вольдемар
- Пече, Ян
- Славен, Пётр
- Тылтынь, Альфред
- Рихтер, Оскар
- Чанка-Фрейденфелде, Лина
- Бокис, Густав
- Бриедис, Петерис
- Гринс, Александрс
- Зелтиньш, Ансис
- Гетнер, Адольф Христофорович
- Клуцис, Густав
- Андерсон, Вольдемар Петрович
- Вейдеман, Карл (Карлис)
- Баллод, Юлиан
- Адамсонс, Ян
- Стучка, Пётр Иванович
- Рейнфельд, Ян
- Спрогис, Артур Карлович
- Эйдеман, Роберт Петрович
Дорожные заметки (1921-1922гг.) начало.
«Дорожные заметки» Р.И.Берзина
(Декабрь 1921 – январь 1922 г.)
«Вопросы истории КПСС». №12. 1963. С.52-62
Автор публикуемых «Заметок» Рейнгольд Иосифович Берзин – стойкий большевик-ленинец, крупный военный и хозяйственный работник. 16 августа 1963сг. Исполнилось 75 лет со дня его рождения.
Р.Берзин родился в бывш. Лифляндской губ. в латышской батрацкой семье. В 1905 г. семнадцатилетним юношей он принял участие в революционных событиях в Латвии и вступил в ряды большевистской партии. В 1911 г. Берзин был арестован за принадлежность к социал-демократической партии и некоторое время провел в царской тюрьме. В начале первой мировой войны он был призван в армию и направлен в школу прапорщиков, а оттуда – на Западный фронт. В 1917 г., после Февральской революции, Берзин занимает ряд выборных должностей в солдатских комитетах и накануне Октября является членом Военно-революционного комитета Западного фронта. 1 (14) ноября 1917 г. Чрезвычайный съезд Советов 2-й армии под председательством Берзина приветствует победу Октября Петрограде.
В годы гражданской войны полной мере проявился организаторский и военный талант Р.И.Берзина. Он командовал красногвардейскими отрядами против Каледина и Центральной Рады, рукводил борьбой против контрреволюционного польского корпуса Довбор-Мусницкого; в 1918 г. был назначен командующим Северо-Урало-Сибирским фронтом, а затем командующим 3-й армией Восточного фронта. Под руководством Берзина в обстановке ожесточенных боев с белогвардейцами из разрозненных уральских рабоче-крестьянских отрядов создаются полки, бригады, дивизии 3-й армии. Весной 1919 г. Безин – инспектор армии Советской Латвии; позже – член Реввоенсовета Западного фронта и в октябре участвует в обороне Петрограда от Юденича. В 1920 г. Берзин – член Реввоенсовета Южного, затем Юго-западного фронта и член Совета Украинской Трудовой Армии.
Наступает 1921 год. Гражданская война закончена. В стране тяжелая разруха, обостренная продовольственным и топливным кризисом. Постановлением Совета Труда и Обороны (СТО) от 22 апреля 1921 г. для руководства топливным делом Республики образовано Главное управление по топливу (ГУТ) в системе ВСНХ. Берзин назначен заместителем начальника этого управления.
В ноябре 1921 г. Берзина командируют в Донбасс по делам реорганизации угольной промышленности. Однако из Донбасса его срочно вызывают в Москву и назначают председателем комиссии по обследованию каменноугольной промышленности Урала и в Сибири, оживлению транспорта, обеспечению вывоза хлеба в центральные губернии. Большую помощь комиссии Берзина оказали местные партийные организации. Основные предложения, выработанные комиссией, были одобрены Сиббюро ЦК РКП(б) и Сибревкомом. Итоги работы комиссии опубликованы в 1922 г. отдельным сборником*.
* См. «Каменноугольная промышленность Урала и Сибири в 1921 году. Мероприятия комиссии Совета Труда и Обороны по обследованию каменноугольной промышленности Урала и Сибири и по обеспечению топливом железных дорог». М., 1922.
«Дорожные заметки» написаны Берзином во время этой поездки. Решая сложнейшие государственные вопросы, Берзин оставался внимательным и вдумчивым наблюдателем. В своих «Заметках» он без прикрас показывает хозяйственную разруху и голод, охватившие промышленные районы Урала и Сибири. «Заметки» дополняют и оживляют сухие строки официальных документов, в них звучит давно ушедший 1921 год – исполненный противоречий и трудностей первый год нэпа. В то же время «Заметки» Берзина проникнуты горячей верой в победу дела Коммунистической партии, стремлением преодолеть все трудности во имя лучшего будущего.
В 1937 г., в обстановке культа личности Сталина, Берзин по необоснованным обвинениям был арестован и вскоре трагически погиб. Партия восстановила честное имя этого беззаветного преданного делу коммунизма бойца революции.
«Дорожные заметки» Р.И.Берзина печатаются с сокращениями. Текст подготовила к печати канд. ист. Наук О.А.Блюмфельд. /53/
3 д е к а б р я 1921 года. Не зря меня вызвали так срочно из Ростова. Еду как председатель комиссии Совета Труда и Обороны на Урал и в Сибирь (1). Уже двое суток «скорым поездом» тянемся как улитки. Принимаюсь за свои дорожные заметки не очень охотно, но хочу остаться верен своей привычке. Рано или поздно эти заметки будут использованы.
…Приближаемся к Перми, к Уралу, где столько пережито, столько дорогих воспоминаний воскресает в памяти из дней борьбы с чехословаками и Колчаком в 1918 году. Прошло только три года… Тогда кипели борьба не на жизнь, а на смерть, полная энтузиазма, веры и самопожертвования. Был только один девиз – победить. Да, это было время, полное тревог, невзгод, поражений и побед, надо было разрушить все старое, чтобы на развалинах старого мира могла взойти на трон молодая революционная Россия. Мы верили в нашу победу, нас ничто не страшило, и мы могли вместе с Одиссеем сказать: «Мысль о смерти мое никогда не тревожила сердце». Мы знали, что взойдет другое солнце, настанет другая эра, другой период в жизни человечества. И мы достигли своего, наши лишения оправданы.
Вот и Пермь в ночной темноте. Три года прошло с тех пор, как я ее оставил. Ясно помню свой отъезд. От города к вокзалу на полторы версты стояли шпалерами войска, реяли знамена. Парад был устроен для меня, уезжающего командарма, создавшего эту армию. В тот день я в последний раз принимал парад и прощался с боевыми товарищами. Еще звучат в ушах звуки «Интернационала» и прощальные речи… Теперь Пермь спит спокойным сном. Далеко ушли от нее дни тревог, не слышно шрапнели, не трещат пулеметы. Поезд мчится дальше, громыхая колесами, освещая снопами искр свою дорогу, на Урал, и колеса как выстукивают: мир тут, мир тут, мир…
6 д е к а б р я. Все еще едем и едем. Мелькают знакомые станции – Тулумбасы, Кордон, Сарга, места, где столько пролито крови, столько упорных боев выдержано.
Екатеринбург. Не верится, что приехали. Уже темно. Нечего нам беспокоить сегодня уральцев своими визитами. Решено осмотреть достопримечательности Екатеринбурга. В центре города обратили внимание на дом, который, как оказалось, принадлежал раньше миллионерам Приваловым. А правее я показал любопытным путешественникам дом, где провел последние дни Николай II.
Тут сделаем небольшое отступление. В ранней молодости я мечтал стать врачом, но за учение на медицинских курсах надо было платить, а денег не было. Отец мой в то время уже умер, а мать уговорила меня подать прошение на царское имя, чтобы меня приняли на бесплатную вакансию. Более года не было никакого ответа, а заем местный урядник под расписку вручил мне ответ «канцелярии его величества», что в моей просьбе отказано. Но, кроме отказа, «канцелярия его величества» запросила по команде подробнейшие сведения об мне, и тут-то были собраны тщательным образом все мои революционные деяния и грехи прошлого. Грозил арест с вытекающими из него последствиями, но доброжелатели предупредили меня, и я вовремя скрылся. А тут разразилась мировая война, меня мобилизовали, и началась моя солдатская жизнь на много лет подряд.
Кто мог бы тогда думать, что мне суждено встретиться с «его величеством», только в противоположных ролях! В 1914 году Николай II был коронованный царь «всея Руси», а я – его гонимый и преследуемый подданный. В 1918 г. в Екатеринбурге я оказался командующим Северо-Урала-Сибирским фронтом, а Николай II – жалким заключенным, за жизнь которого ответственность возложили на меня.
Я не понимал, зачем с этим тираном вообще нянчатся и возятся, оказывают ему и его семье какое-то милосердие, оставив поваров, лакеев, докторов. Однако я был солдатом революции, солдатом, который умел подчиняться. Центр не спрашивал меня, держать ли Николая II в Екатеринбурге или перевезти его в другое место. Центр не спрашивал, как это отражается на тыле Уральского фронта, а просто сказал мне: ты отвечаешь за жизнь бывшего царя. И все. И я ответил, как полагается солдату: слушаюсь. Так ответил бы тогда и любой другой солдат на моем месте. Вопрос о Николае II был вопрос политический. Возможно, что ЦК партии сохранял ему жизнь для того, чтобы не втянуть в войну против Советской республики лишнего интервента, выиграть время и самим более окрепнуть. Возможно, были и другие соображения. Меня беспокоило только то, что этот узник является лакомой приманкой для всяких отбросов бывшей царской империи. Он, как магнит притягивал к себе белогвардейские вооруженные банды, которые стремились сыграть «историческую» роль – освободить из плена «варваров-большевиков» «помазанника божьего».
И почему им было бы об этом не мечтать? Фронт проходил тогда в 10-20 километрах от Екатеринбурга. На участке Уфалея уже десятки раз были отбиты яростные атаки белых. Что будет завтра, – гадать трудно; я был уверен, что с фронта белым не удастся освободить Николая, но такую вылазку могли устроить невыловленные контрреволюционеры в самом Екатеринбурге. Устранение этой опасности зависело от нас самих, от нашей бдительности, наших мероприятий. Поэтому я решил лично посмотреть, как содержится Николай II. /54/
Это было за несколько недель до падения Екатеринбурга. Меня сопровождал политический комиссар фронта Голощекин (2). Романовы занимали в Екатеринбурге просторный особняк в центре города. С внешней стороны место заключения отличалось только тем, что было обнесено высоким двойным дощатым забором. Нас встретил начальник охраны, отрапортовавшие о наличии и состоянии заключенных. Здесь была налицо вся семья Николая – его жена Александра Федоровна и дети. Из других лиц вместе с ним в добровольном заточении находился его лейб-медик. После рапорта начальник охраны повел нас на осмотр помещения заключенных. Первое, что бросилось в глаза при входе, это наведенный от двери в коридор пулемет, у которого спокойно сидел пулеметчик. В комнате слева по коридору помещались дочери, в конце коридора, в левом углу, расположена была комната Александры Федоровн с сыном; направо – столовая с выходом во двор. И здесь в дверях – наведенный внутрь пулемет.
Мы вошли сперва в столовую, где Николай со своим доктором пили чай. При нашем входе оба встали и ответили на приветствие только глубоким молчаливым поклоном. Молчали и мы. Прошли через столовую во двор, где Николай ежедневно занимался физкультурой – колол дрова под бдительной охраной команды латышей. Вернувшись обратно, я обратился к Николаю с вопросом:
– Ну, заключенный имеете какие-либо жалобы по поводу содержания вашего или какие-либо просьбы?
– Нет, жаловаться ни на что не могу, – ответил Николай II каким-то потухшим голосом.
Тут я ближе рассмотрел этого «самодержца всея Руси». Жалкий имел он вид. Осунувшийся старик с большими мешками под глазами и неопределенного цвета бровями. Совсем не тот, кого мы привыкли видеть на портретах и картинах. И эта тряпка еще недавно управляла 150-миллионным народом, перед ней дрожало все, о ней молились в церквах, величали «помазанником божьим», а теперь то ничтожество в руках восставшего народа!.. Кроме отвращения, я к нему в тот момент ничего не испытывал. Мы уже собрались перейти в другое помещение, как Николай обратился ко мне:
– Господин командующий, имею к вам просьбу. Нельзя ли мне разрешить побольше заниматься колкой дров во дворе?
– Разве вам этого не позволяют?
– Позволяют, но время очень ограничивают.
Поднялся и доктор, говоря, что это было бы очень желательно «для здоровья Николая Александровича».
– Ну что же, не возражаю. Если хотите, можете заняться колкой дров и побольше. Дам об этом распоряжение начальнику охраны.
– Благодарю, – отозвался Николай, следуя за нами туда, где содержались остальные члены его семьи.
В угловой комнате сидела Александра Федоровна со своим сыном, рахитичным мальчуганом. Входя в комнату, я сказал: «Здравствуйте». Она сделала чуть заметное движение головой, но на лице ее играла гримаса презрения. Вот настоящая фурия, которую следовало бы поскорее поставить к стенке!
– Заключенная, имеете ли какие-либо претензии или пожелания? – обратился я к ней с вопросом. Но она даже не ответила и наклонилась к сыну. Я уже повернулся, чтобы уходить, как снова ко мне повернулся Николай:
– Еще одна к вам просьба.
– Здесь, в этой комнате, очень тяжелый воздух, поэтому нельзя ли сделать вот в окне форточку, чтобы держать её открытой в течение ночи?
– И это разрешаю. Только в форточке устройте железную решетку, – сказал я начальнику охраны. – Все просьбы, заключенный?
– Все, господин командующий, спасибо, – ответил мне Николай.
К дочерям я с вопросами не обращался. Этим кончился наш осмотр.
Вот что я вспомнил и коротко рассказал своим спутникам. Теперь с Николаем II давно все счеты сведены. Пусть плачет о нем английский король, но русский народ по Николаю проливать слез не станет. Ведь Николай властвовал надо многомиллионным народом, шагая по трупам, а теперь история стерла его с лица земли.
[Далее опущены упоминания о пребывании комиссии в Екатеринбурге и Челябинске (с 6 по 15 декабря 1921 г.). В них содержатся главным образом описания различных деловых заседаний.
15 декабря комиссия выехала из Челябинска в Омск]
17 д е к а б р я. Добрались до Омска. Нас ожидали чуть ли не с почетным караулом, но мы, люди простые, даже носа из вагона не выставили, только использовали гостеприимство Омска: дешево – за 8 тысяч рублей! – съели какую-то капусту и, наверно, собачьи котлеты.
Вчера после маленького заседания мы решили познакомиться с омским искусством. Молодежь пошла слушать арию Лизы из «Пиковой дамы», а мы отправились в какой-то Малый театр – не то кабаре, не то варьете. Пустота скво/55/зит в каждом слове: какой-то предприниматель угощает своим сальным репертуаром уставших людей, набивает себе карман и живет припеваючи. Искусства здесь нет – ни старого, ни нового.
К сожалению, это не только в Омске, но и Москве, и Ростове, и в других пунктах, где мне удавалось на минуту вырваться из текущей жизни и оглянуться кругом. Везде одна и та же картина – нет еще наших, новых трудов, наших пьес, отражающих великий настоящий момент. Очень часто напрашивается вопрос: почему? Причины глубокие. Мы слишком близки к переживаемой действительности, а она столь сильна, что все, что ни напишешь, кажется бледным и ничтожным, не отражающим настоящей жизни. С другой стороны, у нас слишком мало сил, чтобы обращать должное внимание на культурно-просветительскую работу. Строительство новой жизни требует так много работников, энергии, инициативы, предприимчивости, что хозяйственные вопросы ставятся на первый план.
Представление окончилось, и мы вышли огорченные. Особенно тяжело это чувствовали партийцы, – так и казалось, что мы виноваты в этом. Молча направились в «лучшее кафе» Омска. И тут опять пришлось пережить неприятные минуты: мальчик швейцар, с лакейским поклоном открывающий дверь; «человек» подносит меню и тем же лакейским тоном предлагает все «богатства» кафе. Как при старом режиме! А за буфетом стоит жирная дама в декольте, в бриллиантовых кольцах и прочем. Несмотря на хороший ужин, аппетит у нас был испорчен, сидели молча, стараясь поскорее удрать отсюда. Расплатились, и опять по-лакейски подают шубу, по-лакейски открывают двери, по-лакейски откланиваются. Так и хотелось дать кулаком в морду. Но что значит злоба? Злобой здесь не поможешь, нужна серьезная работа, коренная перестройка всей жизни.
Долго шли по пустынным улицам Омска, каждый по-своему недовольный, и только когда пришли в старый знакомый вагон, стало легче. Что ни говори, но здесь кипит другая работа, работа для будущего великой пролетарской России.
19 д е к а б р я. Встал рано, не хотелось спать, решил привести в порядок застаревшие дела. Сегодня работают подкомиссии, разбираясь в сибирской неразберихе. Жуть берет, когда думаешь, что произошло в течение одного только ноября, не верится, что в такое короткое время мог произойти такой развал (3). Стоят в буквальном смысле слова железные дороги. Сотни продовольственных вагонов на рельсах не движутся с места, в то время как в России люди умирают с голоду. Нет угля, а миллионы пудов угля ждут непогруженными на шахтах, и рабочие взволнованны тем, что этот уголь не вывозится. По всей Сибирской магистрали разбросаны сотни тысяч беженцев из голодающих мест и демобилизованных красноармейцев…
Вчера меня вызвал к прямому проводу Азерлян (4). Я был прав, когда говорил, что наше Главное управление по топливу далеко не понимает происходящего здесь и хоть ищет выход из создавшегося положения, но ничего реального не предпринимает. В срочном порядке мы составили телеграмму об общем положении дел, о колоссальном перерасходе топлива за ноябрь по представленным официальным данным.
После этого началось невеселое заседание. Представители ОПСа* совершенно ясно поняли создавшееся положение и сидели угрюмо, как будто на них навалилась гора. Где тысячи вагонов угля, которые они не в состоянии развезти по магистралям? Шаг за шагом комиссия показывала недостатки и причины, вызвавшие катастрофу. Шаг за шагом она старалась распутать узел, который завязался, и найти выход из создавшегося положения. Но, в общем, и на этом заседании реальных мер принято не было. Нужно еще время, чтобы все обдумать и прийти к определенному выводу.
Вернулся с заседания усталый, разбитый, ничего не хотелось делать… Нужно что-то коренным образом ломать.
20 д е к а б р я. Вчера написал ВСНХ длинное письмо и этим ограничился. Весь день был занят мыслями: что именно сделать для Сибири? И только к вечеру созрело определенное решение, которое в течение нескольких минут было изложено на бумаге виде постановления: с 20 декабря по 1 января прекратить все погрузки на Омской железной дороге, за исключением грузов продовольственных и топливных.
В течение получаса было созвано экстренное заседание с участием начальника округа путей сообщения Архангельского, и вопрос был решен. Постановление комиссии телеграфно разослано на места. Это единственная мера для реального создания запаса топлива и установления нормального движения на железной дороге. Когда телеграмма была окончательно подписана, я вздохнул с облегчением – это первый осязаемый результат двухдневной работы в Омске.
Часам к восьми вся официальная сторона была закончена, и я обрадовался, когда поезд тронулся в путь. Но долго не спалось, и мысли снова возвращались к углю, продовольствию, Сибирской железной дороге. Сознание, что здесь хлеба миллионы пудов, а там из-за отсутствия хлеба люди умирают с голоду, приводит /56/
* ОПС – округ путей сообщения; в данном случае – Сибирский.
меня в ярость, готов работать день и ночь, чтобы оказать помощь, но до сих пор нет желаемого результата. Да, основные недочеты мы выяснили, зафиксировали, но их надо искоренить. Надо в первую очередь одеть и обуть железнодорожников, платить им жалованье, давать своевременно продовольствие – тогда можно и от них потребовать добросовестной работы. Но из-за отсутствия материальных благ нельзя получить те миллионные хлебные богатства, которые лежат на складах Сибири. В этом наша трагедия.
21 д е к а б р я. Едем, всё едем… Кругом необъятная сибирская степь, покрытая белоснежным покровом, да засохший ковыль. Грустное впечатление оставляет эта сибирская равнина – ни леса, ни гор, только кое-где стелется мелкий кустарник. В вагоне работают. Заканчиваем соображения по челябинским копиям. Завтра утром проедем Новониколаевск, столицу Сибревкома.
Сегодня хотел исполнить просьбу Итспарта, написать очерк о первых военных операциях Советской власти против Каледина. Но в этих условиях, из того материала, который есть под рукой, ничего не сделаешь. Только первые 10-15 страниц написаны в порядке, а все остальное скомкано и перепутано. И все же приятно вернуться к тем событиям, которые произошли четыре года назад…
22-23 д е к а б р я. Едем на Новостройку, на ту «Недостройку», которая испортила столько крови и ради которой нам пришлось ехать в Сибирь, разбираться во всех этих вопросах (5). Рано утром прибыли на ст. Кольчугино. Первым делом ознакомились с самой станцией – беднота, пустота и все остальное, из этого вытекающее. Осмотрели паровозное депо: не хватает монтеров, нет слесарей. Рядом постройка депо давно закончена, но депо не используется, потому что рельсы, туда ведущие, уложены по снегу. Водокачка также строится целый год и не может быть закончена потому, что нет досок, нет каких-то глупых четырехсот заклепок, а главное – нет энергии, нет инициативы, нет сознания, что здесь должна идти серьезная и большая работа.
Жилищные условия самые отвратительные: по всей линии расположены вагоны, обшитые разными досками, обвешанные мешками, и здесь живут служащие и рабочие, точно от мира отверженные, без всяких культурных условий. На пути стоят 217 вагонов, которые нельзя вытащить только потому, что нет паровозов. Общее впечатление очень тяжелое.
Когда приехали на рудник, увидели черные трубы, прекрасные каменные здания, весь рудничный городок, расположенный в березовой роще, почувствовали облегчение и радость. Сначала ознакомились с разведочной работой, с планом и картой рудников. Затем отправились осматривать постройки. Все в порядке, чисто, каждое дело идет по своему руслу. Но вчера на общем собрании комиссии выяснилась организационная неразбериха, которую мы встречали в Челябинске и в других местах. И здесь люди не знают, по какому положению живут, по какой схеме, с какими штатами, что им разрешено, что нет, и вынуждены сами решать вопросы по-своему. В отчетных данных бросается в глаза бессистемность, хаотичность. Тем не менее должен сказать, что этот рудник жизнеспособен, что он свою производственную программу выполняет.
В Кольчугине нас ожидал управляющий Южной группой (6), молодой, очень энергичный парень. Он произвел на всех самое лучшее впечатление. После долгих отказов уломали его сделать информационный доклад. На следующий день начался обход всего района. Меня поразили те огромные богатства, которые зарыты здесь, в небольших сопках. Никогда в жизни не видел я столь мощного пласта, где, по грубому подсчету, более двух миллиардов пудов разведанного угля, и неизвестно сколько осталось неразведанным. Второе, что поразило, – это планомерность, система, которые наблюдаются в работе; проделана подготовка, вскрыты в течение нескольких месяцев около 18 миллионов пудов угля, и теперь, если бы была соответствующая рабочая сила и жилые помещения, тогда здесь дать 10 миллионов пудов в месяц было бы пустячным делом. Облазили все штольни и шахты, везде порядок, чистота, внимательность и сообразительность. Выводя ясны: направляет хозяйская рука, наблюдает хозяйский глаз.
На следующий день поехали на Киселевский рудник. Тут те же богатства, тот же уголь лежит горами, и пласт-великан, мощностью в 8 саженей, разрабатывается открытым способом. Рудник в ведении того же управляющего, но дальше от его глаз, замечается много прорех в организационном отношении. Объясняют тем, что управляющий еще не вошел в курс дела.
Оттуда поехали на Афонинскую гору, где также имеется около 300 миллионов пудов разведанного угля и требуется прокладка только пяти верст рельсового пути, чтобы получить этот уголь открытым способом. Осмотрели профиль месторождения, и комиссия пришла к убеждению, что здесь легко приступить к работе, для этого не требуется большой затраты сил. Весь вопрос в том, есть ли смысл теперь тратить рабочую силу и рельсы на открытие новых месторождений, не лучше ли ограничиться старыми, усиливая на них работу? Вопрос остался нерешенным до Новониколаевска или до Москвы.
Я давно не ездил на лошадях, и теперь, при великолепной погоде, поездка в 25 верст туда и обратно была большим удовольствием и отдыхом. Плюс – /57/ хороший деревенский обед, или угольный «банкет». В результате полное удовлетворение, как после спектакля Большого или Художественного театра!
28 д е к а б р я. Вечером в Прокопьевске заседание. Как всегда, много народу, как всегда, в копейских помещениях душно и жарко. После беглых шуток расселись по местам с серьезными лицами. Сразу настроение изменилось, как только мы попробовали пощупать Сибуголь и Главуголь (7). Оказалось, что дело обстоит далеко не так, как нам рассказывали «центральные» товарищи. Я долго слушал доклад, наблюдая за людьми, которые ожидали от меня очень много и имели право ожидать, учитывая ту ужасную бедность и тяжелые жизненные условия, в которых им приходится работать.
По существу, никто Прокопьевскому руднику помощи не оказал. В то время как Ешманов (8) громогласно заявляет Москве, что здесь амбары ломятся от обилия хлеба, рудник на самом деле распределяет рабочим последние куски и труд, который мы требуем. Где Сибуголь, где Главуголь, где хозяйский глаз, где руководство? Когда Шнадер начал докладывать о плане и Сибуголь и Главуголь вскочили с оправданиями, я уже не мог сохранять спокойного вида. Было стыдно слушать и сознавать, что мы, центр, утвердили производственную программу, а она превратилась в филькину грамоту, потому что о ней не знали ни местные руководители, ни местные инженеры. Сибуголь, не слушая их соображений, все по-своему выкраивал (9).
Не стану говорить о подробностях, об этом говорят стенограммы, но было больно, что некоторые работают не для дела, а ради карьеры, занимаются очковтирательством. Этого прощать не могу.
Когда повестка клонилась к концу, я получил записку с просьбой перенести вопрос о профсоюзных и партийных отношениях в закрытое заседание. Осталось человек восемь, и тут всплыла наверх вся местная жизнь, те мелочи, которых так много всюду и которые, как черви, точат здоровый плод. Разгорелись страсти. Я слушал, руководил заседанием, не возмущаясь ничем, – это общая болезнь, которая изжита в Донбассе и которую нужно изживать здесь. И если сравнить положение членов райкома и райуправления, то, конечно, получится разница большая: в первом сидят люди, которые хозяйственной ответственности не несут, а во втором один возглавляет 4 700 рабочих и отвечает за большое дело.
Выслушал обе стороны, и пришлось облить холодной водой как одну, так и другую. Сказал, что так мы далеко не уйдем, что надо создать более здоровую атмосферу, только тогда можно ожидать положительных результатов.
29 декабря комиссия выехала Новониколаевск.
30 д е к а б р я. Вернулись на главную сибирскую магистраль. В Тайге встретили начальника Томской железной дороги, который сделал подробный доклад о положении дел. Картина безотрадная: на складах только 97 тысяч пудов, а на колесах – 1 120 720 пудов угля! Грозит снова пробка. Пришлось опять давать категорические указания. Но что значат указания, когда их не выполняют, когда дороги из-за своей расхлябанность не в состоянии их выполнить. Для того, чтобы заставить дороги работать по-иному, необходимо, чтобы НКП принял решительные меры. Уголь дадим, его сожгут, а хлеба-то не вывезут. Нужна не наша топливная комиссия, нужна властная рука из НКПС, чтобы заставить эту мертвую железнодорожную машину двигаться, вдохнуть жизнь в её окоченевшие органы.
В Анжеро-Судженске стояли сутки. Здесь все уже было приготовлено, и в течение одного заседания все вопросы, за исключением производственной программы, разрешили. Эти рудники серьезно больны и требуют самого внимательного лечения, иначе они могут выйти окончательно из строя не по своей вине.
Произвели маленький подсчет угольных ресурсов на железных дорогах и получили следующие цифры: на 3 января 1922 г. –
Омской. На складах – 235 747; На колесах – 159 405;
Томской. На складах – 129 769; На колесах – 815 519;
Забайкальской. На складах – 65 000; На колесах – 110 000;
«Новостройке». На колесах – 200 000.
Всего на складах: 470 516. На колесах: 1 284 924.
Всего: 1 715 440. /58/
Эти предварительные данные нам, топливникам, дали уже утешительную картину, – при таком наличии топлива можно спокойно приступить к выполнению январского плана перевозок. Эти цифры вполне достаточны для Москвы, где считают, что хлеб не вывозится из-за нехватки топлива. Дудки! Топливо есть, но железная дорога не умеет ни хлеб вывозить, ни уголь развозить.
окончание на подстранице...